– Нет, мась, я реалист. Как только ты станешь свободна, набегут мужики. Вот увидишь. Ты же красивая очень, – гладит меня по голове. Притягивает к себе поближе. Целует в темечко. – Все. Беги. Только помни обо мне, пожалуйста…

«Да уж вовек не забуду!» – стискиваю челюсти.

– Езжай, опоздаешь на самолет. Пусть все у тебя получится, – лишь на секунду кладу голову на плечо и тут же отстраняюсь.

Нельзя. Хватит телесных контактов. Сама сгорю как свечка.

– Обязательно получится, – морщит нос Рем. Сминает мои губы совершенно неожиданным грубоватым поцелуем. Чмокает в темечко и уходит.

«Что это было?» – думаю я все утро до самой операции.

– Тетя Валя, помолитесь за меня, пожалуйста, – около белой двери операционной просит Ренка.

– Обязательно, – прижимаю малышку к груди. Целую в щеку. – Давай. Держись. Ты справишься, – глажу по спинке. – Я жду тебя здесь. Помни об этом. Ладно? Возвращайся ко мне, Реночка.

- Хорошо, - обнимает она меня. Прижимается всем худеньким тельцем. – Я вам одной нужна. Больше никому, - всхлипывает тихонечко.

А у меня внутри все переворачивается от негодования. Вот сошлись двое. Родили ребенка. И он оказался никому не нужен. Ни матери, ни отцу. Вообще никому. Только мне, получается. Да и не смогу я от Ренаты отказаться.

Да я щенка на улицу не выброшу. А тут ребенок. Куда ее? В детский дом? При живом отце, который все не наиграется в козаков-разбойников?

На ватных ногах иду в больничную церковь. Ставлю свечки за здравие. Ренате – как болящей, Рему – он же в пути, детям, внуку и даже Герцогине.

Сажусь на лавочку около стены. Гляжу на купол, где в облаках парит строгий и справедливый Саваоф. И больше всего на свете хочу любви и мира. Для себя, для детей…

– Вот ты где, – со вздохом опускается рядом Чебуков. Истово крестится на иконы. – Грехи наши тяжкие.

И мне, как когда-то в детстве, хочется его садануть чем-нибудь. Вот прям руки чешутся!

– Валь, я что подумал, – чинно и размеренно начинает Славка. Худой, гладко выбритый. Строгий. В рубашке, застегнутой до верха. – Я вам с Ремом должен компенсировать неудобства. Вы из-за Ренаты чуть не развелись.

– Мы разводимся. На следующей неделе будет решение, – напоминаю полушепотом. Наблюдаю, как по храму шатаются парни Чебукова. Глядят задумчиво на иконы. Крестятся.

Интересно, о чем они размышляют? Не иначе как грехи замаливают.

Молчу. Жду, пока Славка выскажется.

– Слушай, а давай я на тебя перепишу квартиру на Кутузовском. Зина в теме. Все оформит. При условии, конечно, если Рена останется с вами…

– А если я откажусь? – смотрю в упор.

Славка крякает недовольно. Сидит насупившись и замечает со вздохом.

– Тогда мне придется с сеструхой помириться. Ты же помнишь, какая она противная была и злая. А с годами еще хуже стала. Но у меня нет другого выхода.

– Ольга твоя? – раздраженно морщу нос. – Нет. Она совершенно не подходит для девочки. Она ее в гроб вгонит, Слава. Не отдавай ей.

– Сам не хочу. Но мне девчонку надо куда-то пристроить. Ты отказываешься… Забрать к себе я тоже не могу.

Вот же гад! Манипулятор хренов!

– Ладно. Я подумаю, – иду на попятный. – Может, Вере предложишь, а? – привожу последний довод. – И квартира у Лужанов останется.

– Юркиной жене? Нет, Валя, – мотает он головой. – Я с ней незнаком даже. Лужан свою великую любовь от меня прятал. Недостоин я знаться с полковничьей дочкой. А вот Зина своя. Родня мне по жизни. И ты, Валя. Поэтому Христом Богом прошу. Не откажи. Я любую цену заплачу.

Глава 47

– А какую цену заплатит Рената? И уже заплатила. Ты подумал? – сцепив пальцы в замок, смотрю на горящие свечи. Пламя расплывается в глазах от накатившихся слез. – Ты понимаешь, каково это чувствовать себя бесхозной? Ты же ломаешь собственную дочку. Судьбу ее калечишь. Неужели не жалко?

– Ты о чем, Валечка? Не врубаюсь, – тянет непонимающе Чебуков.

– Ты помнишь, с нами Виталик Тулабин учился? Он же никому не был нужен. Даже своим родителям. Вспомни, как он ходил, как двигался. Всегда неуверенно, бочком. И возьми вашу компашку. Рем, ты, Юрка. Да, жили бедно, в отличие от Тулабиных. Но была любовь. Мать с тебя пылинки сдувала. Батя ходил разбираться с твоими обидчиками. С отцом Рема вы на рыбалку ездили. Помнишь? А Герцогиня всегда вас защищала. Даже в школе. Я помню, как она кричала на классную, когда кто-то унитаз в мужском сортире разбил, а с ваших родителей требовали деньги на новый.

– Да все помнят, и что? – косится на меня недоверчиво Славка.

– Вы росли под защитой. И вам это придавало сил. Тыл всегда делает человека независимее и крепче. И что стало с Тулабиным, знаешь?

– Спился, – пожимает плечами Чебуков. – А мать у него была главбухом на заводе. Бабла имела немерено. Воровала все, что не приколочено. Их хату как по расписанию брали. А там снова все появлялось. То же самое. Магнитофон, телек… Прикинь?

– И спасло Витальку это бабло? Повлияло на судьбу?

– Ну я понял, что ты хочешь сказать… Но знаешь, Костина, я за Ренку впишусь при любом раскладе. Моя она. И если кто обидит…

«Ты бы Накосова сначала нашел», – проскакивает в голове ехидное. Но я молчу. Ссориться с Чебуковым не хочу.

– Я о другом, Слава, – печально мотаю головой. – Ребенку нужна семья. Своя родная семья. Если Рена останется со мной, я о ней, конечно, позабочусь. Не брошу. Но не смогу любить. Она не моя дочь. Не дам я ей то тепло, которое родители дают своим детям. Это физически невозможно. Понимаешь?

– Нет, – мотает головой Че. – Ты сейчас, Валя, пуху на вентилятор накидываешь. Волну гонишь. Как по мне… Ребенок жив-здоров, одет-обут, живет в безопасности, и ништяк. О большем я и мечтать не могу. И дать эти гребаные благополучие и безопасность лично у меня не получится. Я в авторитете, Валюх. У меня не должно быть слабостей. Иначе на куски порвут. Понимаешь?

– Пытаюсь, – передергиваю плечами. – Другой мир это, Слава.