- Лиз. Я выведу тебя отсюда. Тихонько, пока ещё есть время. Выведу через старые ворота сада. И попытаюсь дать тебе фору, но учти, бежать придется километров десять. Там в лесу есть маленький домик, так даже не домик, сарай. В нём жигулёнок, с полным баком. Садись и уезжай. Главное, спасись сама, а уже потом будем думать, как вытащить твоего Демьяна. Виктор не тронет его, пока будет знать, что документы у тебя.

Киваю, я, кажется, киваю на этот ладный план, простой, казалось бы. Только что-то так меня тревожит, и это абсолютное несовершенство, и безумие этого плана.

- Глеб, так не пойдёт, он на раз поймет, что это ты меня отпустил. Так не пойдёт. Так я подставлю тебя, подставлюсь сама и ещё больше подставлю Демьяна.

- Да, как ты не поймёшь… - Глеб злится сильней и болезненно сжимает мне руку. – Лиза, ты должна выжить любой ценой.

- Браво, девочка, браво. – мы даже не услышали, как за нашими спинами открылась дверь, и как в неё вошёл Борский. – Убрать.

Мужчина махнул рукой, пришедшим с ним охранникам. Раздался оглушительный выстрел. Я закричала, прикрыв голову руками. В себя пришла только от протяжного, болезненного стона Глеба, у которого из живота бежала кровь.

- Глеб! Боже, Господи, Глеб. – я подбежала к нему, зажимая рану рукой, помогая усесться на кровать.

Вокруг не было ничего подходящего, чтобы перевязать ранение, откуда быстро сочилась кровь. Я дышала быстро и глубоко, не поддаваясь панике, вспоминая всему, чему училась на курсах первой помощи. Сдёрнула с подушки наволочку и разорвала её на полоски. Оторвав кусок побольше, заткнула пулевое отверстие, остальным попыталась обмотать вокруг живота.

- Бесполезная возня, Лизавета. – Виктор стоял рядом, наблюдая за моими действиями. – Ему всё равно суждено умрёть.

- Зачем? Вы могли просто его уволить.

- Предателя? Уволить? Нет, девочка, таких не прощают. – спокойствие и удовлетворённость, с которой говорил Виктор, поражала, как будто это не его верный слуга, как будто ему всё равно. – Не жалей его, Лизавета, он не стоит твоей жалости.

- Прости меня, Лиз, за всё прости. – хрипел Глеб. Моя импровизированная повязка не спасала, пришлось рукой сильней зажать рану. - Если бы можно было всё поменять, я бы не поступил так. Я бы всё исправил.

- Господи, Глеб, помолчи, береги силы.

- Лиза, Лиза, Лизавета. Светлая, наивная девочка. Такая чистая. Ни один из них тебя не достоин. Ни Серебряков, ни Медведев, ни Березин. – мужчина качал головой, с мерзкой ухмылкой на губах. – Ты хотела знать, как умер твой муж, как погиб Матвей?

Я развернулась к Борскому всем корпусом, не переставая держать рану. Теряясь, на чём должна быть больше сосредоточена, на его признании или на Глебе.

- Ка-ак? – шепчу одними губами, затаив дыхание. Преодолевая волнения, готовясь узнать самый большой секрет.

- Твоего мужа убил его лучший друг. Пу-у. – мужчина выставил вперёд руки, по-мальчишески изображая пальцами пистолет. – Два выстрела, один в живот, как у него, и контрольный в голову. Пу-у, пу-у.

Я перевела взгляд на Глеба, единственного лучшего друга Матвея. Он полулежал, бледный и вспотевший, пытаясь шевелить пересохшими губами. Это он?! Он, хладнокровно убил, Мотю? А потом приходил ко мне и успокаивал, говорил, что моя жизнь не кончилась, хотя сам её разрушил.

- Прости, Лиз. Я не хотел… Я сожалею…

- Не хотел, но стрелял? Сожалеешь? – я убрала окровавленные руки от его живота, отойдя в сторону.

- Что, Лиза, не так уж и хочется его спасать, правда? Теперь и ты считаешь, что предатель не заслуживает прощения. – животная радость озаряла лицо Виктора, необъяснимая радость. Он рушил чужие жизни, чужую дружбу, любовь и был счастлив.

- За что, Глеб? – я вопрошала друга, хотя смотрела на его монстра-хозяина.

- За то, что Матвей зарвался, решил, что ему всё можно, даже ослушаться моего прямого приказа, пойти против меня. Я здесь бог и господин, мне должны все подчиняться беспрекословно. Подчиняться, девочка, или умереть.

- Ли-из, у меня не было выбора, пойми, пожалуйста... кхым… кхым… - Глеб уже с трудом говорил, и откашливался кровью. Я спохватилась и опять надавила на его ранение.

- У тебя был выбор, Глеб. – продолжал мучитель. – Но ты выбрал не дружбу, ты струсил и выбрал себя. Я даже не осуждаю тебя за это, всем хочется жить. Тем более… - Виктор нагло посмотрел на меня, пройдясь по моей фигуре оценивающим взглядом, что раньше никогда не делал. – куш, от этого выбора, такой красивый и такой желанный. Желанный, ведь, правда, Глебушка.

Господи, о чём он говорит, и почему так смотрит. Я снова посмотрела на бледное лицо друга. Злилась ли я на него? Злилась, должна была злиться. Но осознание того что он скоро умрёт, притупляло это чувство.

- Ли-за-а, мне очень жаль, правда… кхым… Я лишь только надеюсь, что ты и Матвей сможете меня простить… ы-ы-ы… - дышать он почти не мог, лужа, что растекалась по кровати, говорила о колоссальной потере крови, как мужчина держался ещё в сознании - загадка.

- Глеб, помолчи, пожалуйста, тебе не нужно разговаривать. – солёные капли то и дело заслоняли глаза, приходилось часто смаргивать.

- Лиза, я же говорю, не стоит так трудиться, ты только оттягиваешь неизбежное. – я бросила на Виктора злой взгляд, если бы могла, я бы велела ему заткнуться. – Так я продолжу. И даже не мой приказ, и не угроза последовать за другом, так подстегнула нашего Глебушку, к убийству. А то, что женщина, которая столько лет была желанной, наконец, станет вдовой, а значит свободной. Не так ли, Глеб?

Все снова посмотрели на искажённое смертельными муками лицо. Он уже не мог говорить, лишь кашлял и хрипел. Жизнь по капельке покидала его большое тело, в муках.

- Ваш с Матвеем близкий друг, друг детства, всю жизнь, любил и мечтал о женщине своего лучшего друга. И даже расчистил себе дорогу. Но и тут облажался, его опередил другой. Аха-ха-ха…

Это был нечеловеческий смех, злобный, пищащий, напоминающий гиену. Казалось, в этот момент откровения, его прогнившая душа, светилась грязной радостью. Я повернулась к Глебу,