Решаю позвонить Марине в пятницу, когда вернусь домой. Проведём вместе все выходные, как и предыдущие… Я даже начинаю этого ждать.

Глава 45

Рано утром — ещё и восьми нет — я уже в заводоуправлении. Краем глаза замечаю Исаева, меряющего шагами коридор. Он тоже на месте, впрочем, неудивительно: старая советская закалка говорит сама за себя.

— Утро доброе, Глеб Николаевич, — приветствует меня генеральный.

— Надеюсь, Борис Ильич, — отвечаю ровно.

Он хмыкает, мнётся, будто не решается что-то сказать. Заметно сдал старик: на лице проступила нездоровая желтизна, да и сутулость, которой раньше не было, сразу бросается в глаза.

— Переговорить хотел, — сообщает он прямо. — Звонил вам, ещё до… происшествия.

Жестом указываю на переговорную, которую временно оккупировал под кабинет. Он проходит туда вслед за мной.

— Век живи, век учись, как говорится, — произносит Борис Ильич, делая глоток воды. — Не разглядел вас вначале, не понял. Да и не я один тогда думал, что распродадите всё и уедете.

Мы разговариваем с Исаевым с глазу на глаз уже минут сорок. Я слушаю его доводы, и мнение, отмечая про себя, что раньше этим пренебрегал. Почему сформировалось такое предвзятое отношение к нему? Нужно будет разобраться с этим позже.

Сейчас моя картина мира не то чтобы трещит по швам — она обретает новые, неожиданные краски. Сегодня в палитре пополнение — генеральный директор нашего с Ангелиной завода. К сожалению, оттенок этот приглушён печалью.

— Вину с себя не снимаю. Где-то позволил контролю ослабнуть. Как модно сейчас говорить, это знак! Пора на покой! — Он невесело усмехается, почёсывая седой затылок, а в глазах — сожаление, смешанное с внутренней болью. Тяжело ему пришлось в последние дни, через себя пропустил этот пожар. И уходить на такой минорной ноте после пятидесяти лет стажа не хочется вдвойне.

Да уж, Глеб, воистину… век учись.

— Службы ссылаются на человеческий фактор, так бывает, — отзываюсь в ответ. Успокаивать мне его не по возрасту, говорю так скорее из чувства о справедливости.

— Бывает, да. Только тридцать лет без этого фактора жили.

— А что тогда, тридцать лет назад было?

— То и было… Дрогнула рука у сварщика с похмелья. До безобразия банально, что тут скажешь. Только тогда он ещё и сам геройствовать пошёл… Ладно, не будем о грустном.

— Согласен, — отзываюсь и говорю то, что должен: — Вы можете быть уверены, Борис Ильич, медстраховка покроет все расходы на ваше лечение.

— А… — Он обречённо взмахивает рукой. — Я о себе не беспокоюсь. Останусь, пока замену не найдёте. Или, может, уже кто-то есть на примете? — Он всматривается в моё лицо, подаваясь вперёд и прищурившись.

— Удивляете, Борис Ильич. Неужели даже просить ни за кого не будете?

— А мне не за кого! — Он разводит руками.

— Как же ваши сыновья? — Решаю не юлить, прекрасно зная, что у Исаева трое сыновей, и все они связаны с заводом.

— Ха! Надо оно им! У старшего давно свой бизнес, и средний к нему перебрался. А младший… тоже недавно уволился.

— Не знал…

— Он сейчас в Китае, единственный кто в меня пошёл, и у него было желание здесь работать, — говорит генеральный с явной гордостью за сына.

— Почему ушёл?

— Большего захотелось.

— Тогда Китай выбран верно. Домой не тянет?

— Ещё как… Любовь у него тут осталась, поэтому и тянет, а так бы… — признаётся он, добродушно улыбаясь. — По правде говоря, завод только выиграет, если мой сын его возглавит! Но…

— Что? — спрашиваю, понимая, что старик всё-таки сказал о сыне то, что хотел.

— Говорю ж: любовь! Вам ли не знать? Он, правда, помладше вас будет, но тоже не женат.

— С любовью-то что? — уточняю, не пропустив мимо ушей это его «тоже».

— А что у вас, у молодёжи, нынче с любовью? Одни недопонимания! Раньше всё понятно было. Я Светлану как на третьем курсе встретил, так и посватался сразу, пока не увели красавицу такую. Расписались и живём душа в душу, три сына. А сейчас что? Ходят, бродят вокруг да около, так и протянут до самой пенсии…

— Понятно. Ну… если любовь перетянет, пусть позвонит, посмотрим.

— Любовь — самая сильная тяга! — изрекает философски Борис Ильич.

Эти слова целый день пульсируют в моём сознании, облекаясь в зримую картинку: двое накрепко связаны канатом, натянутым между ними словно струна. Куда бы ни двинулся один, второй, не в силах противостоять неумолимой тяге, обязательно пойдёт следом за ним. И так навсегда.

Поздним вечером телефон вздрагивает от смс-сообщения — Ангелина, даже находясь за тысячи километров, умудряется держать руку на пульсе. Прочитав его, я ощущаю себя поочерёдно круглым идиотом, разукрашенным клоуном, а затем кем-то из мира животных, но обязательно с ветвистыми отростками на голове. И мне совсем не весело и хочется действовать, а отсутствие такой возможности чертовски злит и выводит из себя. В итоге, пораскинув мозгами, решаю не пылить, а с самого утра поговорить с Сергеем Савицким. Это всё какой-то сюр и несусветный бред! Должно быть этому какое-то разумное объяснение.

Но текст проклятого сообщения заучен наизусть, и ночь проходит в рваных провалах в сон.

«Глеб, у меня есть право уволить человека своим единоличным решением в моей страховой компании? Мне нужно убрать какую-то Марину, она там с Сергеем! Это вообще неприемлемо! Помоги мне!»

Глава 46

Заканчиваю дела на заводе быстрее, чем планировал, и возвращаюсь в город. Рабочий день пятницы начинаю в родном кабинете. Ольга приносит кофе, почти сразу за ней заглядывает Андрей. Как всегда, в весёлом расположении духа, одет с иголочки и, кажется, только что из барбершопа.

— Здорово, трудяга. — Разитов протягивает мне руку.

— Привет… — Жму её в ответ.

— С заводом разрулил?

— Да, всё в порядке.

— Кстати, Вахрушев завтра на одной вечеринке будет, — бросает он как бы между прочим.

— Где?

— Да здесь недалеко, на площади, где раньше музыкальный магазин был…

— В смысле? Его разве сейчас нет? — В памяти всплывает место, куда я ещё студентом ходил глазеть на винил и выбирать лицензионные диски.

— Так давно… Сейчас там салон будет. Вахрушев своей открывает, завтра типа препати, — заявляет Андрей,