Мэгги: Ты, кажется, знаешь кучу всего о своей музыке. А какой жанр ты предпочитаешь?

Калеб: Это совсем уж клише – сказать, что мой любимый жанр – фолк?

Мэгги: Самую малость…

Калеб: Хорошо, хорошо, я вообще-то больше склоняюсь к року и металлу. Немного Judas Priest, Misfits, Megadeath – все такое. Хотя моя группа играет более спокойную музыку.

Мэгги: Это объясняет кожаные куртки! Вы много выступаете?

Я старюсь медленно подавать ему его же интересы. Таким образом я не смогу ему не понравиться, а кроме того, я прошла через энное количество различных эмо- и панк-периодов, будучи тинейджером, так что грех было бы не воспользоваться сейчас полученными знаниями.

Так мы и общаемся некоторое время, задавая друг другу глупые вопросы, и он не скупится на другие комплименты. Когда я снова смотрю на часы, уже полночь. События этого вечера успешно отвлекли меня от головной боли, однако мое тело все настойчивее требует отдыха. Глаза тяжелеют, и яркое свечение экрана начинает меня раздражать, так что я убираю телефон и отправляюсь спать – уже предвкушая, как прочту ответ Калеба утром.

Глава 12

Я иду на свидание. Кажется, на первое в жизни настоящее свидание. Брэн не считается – он сам себя пригласил к нам в дом на втором курсе, да так у нас и остался. Мы с Калебом переписывались нон-стоп всю прошлую неделю – и даже в душе я ловлю себя на том, что мысленно отвечаю на его многочисленные комплименты и прикольные истории из жизни его группы. После того как он семь дней подряд просил меня о встрече, а я отвечала самыми разнообразными отговорками, ссылаясь на то, как сильно я занята, хотя на самом деле меня просто раздирали сомнения, я наконец-то набралась мужества встретиться с ним сегодня вечером.

Не поймите меня неправильно. Я хочу выйти из дома! И я прекрасно понимаю, что единственный способ это сделать – согласиться сходить выпить с человеком, которого я никогда в жизни не видела. Пусть я и не выходила за пределы района Тауэр-Хилл уже… не представляю даже, сколько времени, но ведь другие люди делают это постоянно… То есть буквально все сидят во всяких приложениях для знакомств, так ведь? Куча людей моего возраста познакомились со своими партнерами онлайн – девочка, с которой мы вместе ходили в школу, даже вышла замуж за чувака из «Тиндера», ребенка вон ждет. Что плохого может случиться?

«А еще множество женщин стали жертвами агрессии мужчин, встреченных в “Тиндере”», – сообщает тоненький голос у меня в голове. Опасаясь закончить так же, как одна из тех бедняжек, о которых так часто пишут в газетах, я с трудом подавила в себе желание попросить у Калеба справку об отсутствии судимости от Службы по раскрытию информации, а также две формы удостоверения личности. Но в глубине души я понимаю, что не смогу вечно прятаться в Тауэре лишь потому, что я слишком боюсь всяких «что, если». Плюс постоянная тяжесть в животе наверняка будет держать меня все время начеку.

И вот она я, стою на автобусной остановке, жду автобуса номер пятнадцать и изо всех сил сдерживаю подкатывающую к горлу тошноту. Я проверяю время на айфоне и потом еще раз на светодиодном табло на остановке. На одних часах было шесть минут, на других – четыре. И те, и другие оказались неправы. Первый автобус показался только через десять минут, и тот чуть не уехал у меня из-под носа, пока я стояла на тротуаре и искала в карманах проездной. Это очень по-лондонски – испытывать иррациональную злость при мысли о том, что общественный транспорт приходится ждать больше пяти минут. Дома, в Йоркшире, было чудом, если автобус, который ходит раз в час, вообще приезжал. И всякий раз, когда мы жили там относительно долго, я неизбежно застревала в городе в ожидании отца, который приезжал за мной, потому что обратный автобус так и не пришел. И у нас не было крутых автобусных остановок с электронным расписанием – хорошо еще, если была скамейка, и совсем хорошо, если она не была измазана какой-нибудь подозрительной субстанцией.

После того как я все-таки вскарабкалась внутрь по ступеням, чуть снова не вывалившись в процессе, автобус рвет вперед, а я нахожу себе место наверху, но здесь столько народу, едущего с работы, что мне приходится просить пожилую даму убрать свою сумку с сиденья. Недовольно пыхтя, она все же забирает сумку к себе на колени, и вышитые на ней крестиком собачки, кажется, смотрят на меня с не меньшим презрением, когда я усаживаюсь рядом. Но у меня слишком длинные ноги, которые неудобно упираются в спинку сиденья впереди, так что мне приходится сдвинуть их в сторону и сидеть с коленками в проходе, что, в свою очередь, означает, что каждый раз, когда кто-нибудь пытается пройти, мне приходится неловко сдвигаться.

Простой дискомфорт так меня раздражает, что мои переживания по поводу предстоящего свидания улетучиваются. Я не пойму, то ли два беспокойства просто взаимоуничтожили друг друга, то ли еще одна колдобина – и со мной приключится паническая атака, и я залью своими истерическими соплями всех недовольных старушкиных собачонок.

Сверяясь с телефоном на каждой остановке, я стараюсь отвлечься на открывающиеся сверху виды. Мы проезжаем собор Святого Павла как раз в тот момент, когда вечернее небо отражается оранжевым сиянием в его стенах цвета слоновой кости, как будто само солнце мечется между мраморными колоннами. Розовая россыпь цветов, растущих на деревьях возле собора, летит в автобус, поскольку верхние окна задевают свисающие ветки. Если бы не всепобеждающий запах марихуаны и мочи, висящий в воздухе, сцена была бы вполне ангельская. Мы едем по Флит-стрит и дальше по Стрэнду. Старые пабы выстроились вдоль дороги, изъеденные временем деревянные вывески висят перпендикулярно бурлящему потоку владельцев айфонов, которые ходят по этим улицам каждое утро и каждый вечер, но, возможно, никогда их не замечают. По всему Стрэнду между офисными зданиями ютятся разные церкви. Я слышу, как звонят колокола церкви Святого Климента Датского, которая стоит на островке посреди дороги, и вызванивают они мелодию старой детской песенки «Апельсины и лимоны». Несмотря на какофонию выхлопных труб и телефонных разговоров, чистый колокольный звон разносится по улице и,