— Вымещаешь свою злость на моем бедном комоде, Зайчик? Это не очень мило.

Мои щеки загораются, и я понимаю, что он наслаждается моим разочарованием.

— Я не думаю, что очень мило тыкать мне в лицо ящик, полный трусиков твоей ночной пассии, но мы же не все получаем то, что хотим, верно? — С этими словами я проталкиваюсь мимо него и направляюсь к другой двери, расположенной в нескольких метрах от нас.

— Тебе не нравятся трусики, которые я тебе купил, Зайчик?

Они были — являются — моими? Я останавливаюсь, и мои щеки заливает жар. Я не могу в это поверить. Судя по блеску в глазах Кэла, он получает огромное удовольствие, наблюдая за тем, как мой мозг дает сбой. С рыком я ухожу и направляюсь к другой двери.

К счастью, это, как и ожидалось, ванная комната, и я быстро закрываю за собой дверь. Меня еще больше злит то, насколько идеальна его ванная комната. В центре мраморного пола стоит массивная ванна на ножках, а в отдельной нише справа, вероятно, находится туалет. Душевая кабина с двумя душевыми лейками и стеклянной перегородкой занимает треть пространства, а по стенам расположены дополнительные форсунки. В позолоченном зеркале, висящем над раковиной, я оцениваю свой внешний вид. Кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как я ускользнула из дома, но, бросив быстрый взгляд на телефон, я вижу, что еще даже не полночь.

Глубокая усталость опускается на мои плечи. Решив, что я пока не хочу видеть Кэла, я включаю душ и жду, пока комната наполнится паром. Входя под струи воды, я изо всех сил стараюсь избавиться от чувства предательства. С Каллаханом всегда два шага вперед, три шага назад.

Конечно, прошло много лет, и теперь он говорит, что не имел в виду тех жестких слов, но я никогда не узнаю правду. Потому что, что бы он ни говорил сейчас, единственное, что я могу ему доверить, — это мой брат.

Это осознание как удар в живот, и все, что я хочу, — это спать десять лет. Но, как это бывает в жизни, это просто невозможно. Элис тоже пропала, Мейсон бог знает где...

Я набираю шампунь в руку, и на этот раз меня не смущает, что у Кэла так же есть моя марка. Я ополаскиваю и наношу кондиционер на волосы и смываю с тела ощущение рук Роя и Дэвида. Если я закрою глаза, то все еще смогу почувствовать давление эрекции Дэвида. Меня пробирает дрожь.

Пришло время заняться делом.

И то, что Каллахан хочет оставаться рядом со мной, пока не поймают того, кто охотится за нами, и не найдут моих людей, может сыграть мне на руку. У него не будет возможности отодвинуть меня в сторону и игнорировать мои назойливые вопросы, как бы он этого ни хотел.

Я принимаю твердое решение и выхожу из душа с изменившимся настроем. К тому времени, когда я выхожу из ванной, Кэл сидит на кровати с ноутбуком на коленях. Он печатает так быстро, как будто не умеет делать это иначе, и я не могу себе представить, что он не делает ошибок в каждом втором слове. На переносице у него сидит пара очков в толстой черной оправе, придавая ему сходство с Кларком Кентом. Неудивительно, что я нахожу это довольно сексуальным.

Черт.

Когда я подхожу к кровати, инстинктивно направляюсь к своей обычной стороне — противоположной Кэлу. Это останавливает меня. Когда-то, в домике на озере, во время нашей первой ночевки, мы поняли, что оба предпочитаем правую сторону. Мы почти час спорили о том, кто останется на «своей» стороне, пока в конце концов не заснули, и я оказалась сверху, оставив этот вопрос открытым. На следующую ночь Кэл сразу же занял левую сторону. Когда я спросила его, почему он так легко сдался, он ответил, что прошлая ночь была лучшей в его жизни, и если потеря своей стороны означает, что он сможет спать рядом со мной, то пусть так и будет.

А сегодня ночью — прямо сейчас — он лежит на левой стороне.

Тепло разливается в моем животе, но я не обращаю на это внимания. Вместо этого я откидываю одеяло и скольжу на самую мягкую кровать, на которой я когда-либо лежала. На прикроватной тумбочке лежит мое кольцо. Я надеваю его и стараюсь не обращать внимания на мужчину, который что-то печатает. Я подключаю телефон к зарядному устройству на тумбочке, а затем накидываю одеяло на плечи. Не говоря ни слова, Кэл выключает свет и уменьшает яркость экрана ноутбука. Пока я засыпаю, я замечаю только то, как тихо он печатает.

Глава семнадцатая

На следующее утро я просыпаюсь от того, что ко мне прижалось твердое тело. Кровать теплая, и я уютно устраиваюсь в мягких одеялах, но тут же чувствую, как к моей попе прижимается не менее твердый предмет. Я открываю глаза, и мое дыхание учащается.

Солнечный свет проникает в комнату через французские двери, и я щурюсь, потому что резкий утренний свет слишком яркий. Рука, обнимающая меня за талию, сжимается, а лицо прижимается к моей шее и глубоко вдыхает, и мягкий стон пронзает меня прямо между ног.

Обвиняя в этом временном промахе то, что я практически еще сплю, я позволяю себе эту отсрочку и на мгновение желаю, чтобы это могла быть моя жизнь. В мгновение ока в моей голове мелькает будущее, которое я считала давно умершим. Я вижу легкие улыбки, беззаботные шутки, первый — и последний — поцелуй. Я вижу все это.

Однажды ночью мы обнимались — почти так же, как сейчас — под одеялом на его кровати, стараясь не шуметь, чтобы его отец не застал меня в их доме. Но он продолжал щекотать меня по ребрам, дразнить мое тело. Его глаза были ярче звезд на небе, они сверкали, когда он перевернул меня под собой. Он накрыл нас одеялом и посмотрел на меня с такой неподдельной радостью.

— Я люблю тебя, — прошептала я ему на ухо.

Воспоминание рассеивается, когда блуждающая рука Кэла замирает, а его тело напрягается. Глубокая печаль проникает в меня, и я закрываю глаза, притворяясь, что все еще сплю. Дыхание Кэла прерывается, когда он медленно отрывается от меня. Он тихо ругается, когда откатывается в сторону. Но я лежу неподвижно,