– С чего бы начать…

– Не надо, бабушка. Я уже все знаю.

– Все? – Она с удивлением и ужасом смотрит мне в глаза. – Но откуда?

Мне казалось, что все тайны уже раскрыты либо похоронены, и не надо мне их знать вовсе, потому что я все равно решила, что прощаю бабушку за всё.

– Нет, об этом ты не можешь знать. Твоим родителям и сестре я все рассказала, потому что виновата и перед ними тоже. Теперь пора объясниться и с тобой.

– Ты не обязана. Бабуль, побереги себя.

– Видимо, мы с Ефимом Кузьмичом все-таки не такие уж плохие воспитатели, раз ты выросла такой славной. Или дело в том, что твой сильный характер так просто не испортят даже два старых ворчливых пня.

– Ну бабушка! – Я только из вежливости не стала спорить о том, что сама свой характер сильным не считаю. В последние года полтора я будто руководствовалась девизом «Глупость и отвага», хотя какой-никакой характер действительно начал проявляться именно в это время. Но сейчас важно другое.

– Не перечь мне. Я должна. Мне давно пора было сбросить этот камень с души. На четыре счастливых человека было бы больше. А вместе с дедушкой – и на пять. Глядишь, он бы дольше прожил, расскажи я все раньше.

Бабушка сделала паузу и будто ждет, что я ей еще возражу, но в мои планы это больше не входит.

– С чего бы начать… Ты читала «Дочь Ивана, мать Ивана» Валентина Распутина? – Я киваю и начинаю понимать, к чему клонит бабушка. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет. Милая, только не это. – Хорошо. Тогда ты наверняка помнишь, что случилось с дочерью главной героини. Со мной произошло то же, что и с ней, когда я вынашивала своего первенца. Только в моем случае я не знаю, что это был за мужчина: не смогла его рассмотреть. Твой дедушка тогда был в командировке, поэтому он ни о чем не узнал. В то время было не принято говорить о таких вещах, они часто замалчивались. Жертвам было стыдно. А преступникам это, конечно же, только на руку. Тот мерзкий человек, из-за которого я потеряла ребенка, остался безнаказанным. У твоей мамы должен был быть старший брат. Когда после случившегося я смогла набраться сил, чтобы дойти до телефонной будки, то позвонила своему начальнику из СЭС. Он сам приехал за мной на красивом бежевом «москвиче», и я изгваздала ему кровью весь салон. Михаил Федорович, золотой человек, ни разу потом об этом не обмолвился. Он отвез меня в больницу. Договорился, чтобы про изнасилование никто не распространялся. Подозреваю, не за бесплатно. Мне помогли. Сделали все необходимое. Но, как ты понимаешь, ребеночка спасти не удалось.

– Бабушка…

– Я хотела назвать своего мальчика Сашей. Ни одной душе об этом не говорила, но Аринка тоже выбрала это имя для своего ребенка. Ефим Кузьмич вплоть до твоего рождения думал, что во время его командировки у меня случился выкидыш на нервной почве. Он тогда как раз только уехал в Афганистан. А я начала ненавидеть всех мужчин, за редким исключением. Тут и страх, и презрение. Твой папа еще и по телосложению на моего насильника похож. Как и тысячи других мужчин, но куда уж тут деться. Когда твоя мама привела в дом не своего мужа, на минуточку, а просто отца своего еще не рожденного ребенка, то я взбунтовалась. Я настаивала на аборте.

– Да, точно…

– Пойми, Арину ждала карьера в большом балете. Дочка у меня не менее талантлива, чем внучка, и для нее танец был всем. Какая балерина рожает в восемнадцать-девятнадцать лет? Во что превратится ее тело? Я думала только об этом. И ругала себя за то, что отпустила Арину одну к подружке в Крым под Новый год. Это была ее единственная и лучшая подруга с самого детства. Я знала ее семью, они долгое время жили в соседнем доме. Мне казалось, что у обеих девочек есть голова на плечах. Что за ними присмотрят родители этой самой подружки. Но я ошиблась. Тогда я думала, что это просто помешательство, а не любовь. Однако я ошиблась и в этом. Раз они до сих пор вместе и даже спустя двадцать лет отношений смотрят друг на друга с теплом, остаются опорой друг для дружки, то это все по-настоящему. Но такие случаи скорее исключение из правил. Когда их отношения только начинались, я не могла предугадать, что все будет так. Я думала о благе своей дочери, только ее. Без ее потенциальной семьи, грозившей появиться слишком рано. Тем более что вынашивала она тебя тяжело.

– Ты говорила, что дедушка убедил тебя не настаивать на аборте?

– Так и есть. Поэтому я решила подкупить медперсонал, чтобы в больничной палате твоя мама была как в тюремной камере. Без шанса сбежать со своим суженым. А за дополнительную плату они еще и сказали ей после кесарева, что ребенка спасти не удалось. На самом деле я планировала пристроить тебя в дом малютки. Но потом поняла, что не могу так. Через неделю я забрала тебя домой. Это случилось раньше, чем Арину можно было выписать. Но когда прошла всего неделя после родов, она все-таки сбежала из роддома вместе со своим Аароном. И уехала далеко. Можно было догадаться, что в Крым, но непонятно, куда конкретно. Мне не хватило мудрости в деталях расспросить твоего папу, откуда он. А потеряться в начале нулевых было проще, чем сейчас. Понимаешь, я уже хотела рассказать все Арине и повиниться перед ней, а она сбежала. Когда-то я потеряла первого ребенка, а тут – еще и второго. Дочь вела себя не так, как я ее воспитывала. Моя обида на то, что она не прислушалась ни к одному совету и бросила меня, была сильнее благоразумия.

– Но ты же понимала, что поступила неправильно?

– Быстро это поняла. Мне было стыдно из-за своей слабости, и я не хотела, чтобы об этом кто-то узнал. В итоге поступала как еще более слабый человек. Надо было просто найти Арину и твоего папу, рассказать им обо всем. Думаю, это не было бы для меня слишком сложно. А я выбрала этот позорный путь. Умоляла твоего дедушку не рассказывать никому о своей глупости. Грозилась, что отдам тебя обратно в дом малютки, если он нарушит молчание. Смешная угроза, которая не сработала бы, если бы настоящие родители заявили о правах на своего ребенка. Но Ефима Кузьмича остановило другое. Я рассказала ему, откуда растут корни моей ненависти к мужчинам.

Глава 40

– Тогда мой муж стал винить себя за то, что случилось с нашим первенцем. За то, что он не смог ни защитить меня, ни наказать виновного. Что он был далеко и заботился совсем о другом, когда я вынашивала нашего ребенка. Я объясняла ему, что молчание в той ситуации было моим личным выбором и он не виноват. Но это не помогло. Он закрылся в себе. Стал вести себя отстраненно. Согласился на мои условия не потому, что я была убедительной, а потому, что он хотел хоть как-то загладить свою вину и в итоге решил идти у меня на поводу. Но это сделало его несчастным. Он становился все более грубым и отстраненным, даже жестоким.

– Ты же знаешь, что на дедушку могло не только это повлиять. Он же был на войне, и не на одной. Это страшно.

– Страшно, Соня. Страшно. Но он даже словом никогда не обмолвился о тех событиях – сразу обрывал меня. Мне бы лишний раз беречь его, а я зациклилась на себе и слишком долго держалась за свою гордость. Все эти двадцать лет у меня не хватало мудрости поступить правильно. Твой дедушка не выдержал раньше и, как ты знаешь, отправил Арине письмо с твоей фотографией.

– Тем не менее в итоге это ты позвонила маме и попросила ее приехать сюда.

– Потому что это был единственный способ хоть как-то искупить мою вину перед тобой. Знаешь, с приближением смерти люди становятся более набожными. И когда