Светлана Николаевна фыркнула и с видимым удовольствием и громким звуком сделала глоток из своей чашки.

— Мамаша, вы когда рожали, вы о чём думали вообще? — поинтересовалась она, не мигая уставившись мне в лицо. — Тут уж либо работайте, либо рожайте и занимайтесь ребёнком.

Вот спасибо, доктор очевидность. Почему-то никто не говорит это мужчинам, когда те уходят на весь день в офис, а вечером идут «отдохнуть с друзьями».

Я откинулась на спинку стула и сжала руки в кулаки, чтобы не сорваться прямо сейчас. Почувствовала, как ногти больно впились в ладони — ладно, хоть это помогает не закричать. Я не привыкла плакать на людях. Особенно перед теми, кто считает тебя ленивой и неорганизованной просто потому, что ты работаешь, чтобы прокормить своего ребёнка.

Моё молчание заведующая расценила как капитуляцию и довольно кивнула, будто поставила жирную победную галочку в каком-то внутреннем списке.

— У меня нет места для вашего ребенка в других группах. Не с кем оставить — берите больничный. Ничем не могу помочь.

Ах, как удобно.

Я поднялась с кресла, сосредоточенно проверяя ровность спины и чёткость движений.

— Спасибо. До свидания.

Голос прозвучал хрипло, но ровно. Старалась не хлопать дверью, хотя внутри всё бурлило — эмоции скакали по телу, как шарики в автомате с пинболом. Хотелось орать. Ломать что-нибудь. Или хотя бы зарыться в подушку и вырыдать всё это напряжение.

Но нет. Ни время и не место.

Я шла по коридору детского сада и ловила на себе сочувственные взгляды пары воспитателей. В голове крутился один и тот же вопрос: почему я? Почему я одна? Почему я опять всё тащу на себе?

Почему он — мой бывший — в этот момент, скорее всего, где-то в кафе обсуждает новые криптоинвестиции или просматривает авиабилеты на выходные, даже не задумываясь о том, как его ребёнок, как ей вообще живётся?

Почему я — взрослая женщина, мать, специалист, — сейчас стою в коридоре с чувством, будто меня только что отчитал как девочку?

Ответа не было. Только горящие глаза и горький ком в горле.

___________

На улице меня встретила настолько милая сцена, что я на секунду забыла, как злость и обида клокочут внутри. Полина, с высунутым от усердия язычком, сидела на корточках и рисовала на асфальте разноцветных бабочек — крылья в них были огромные, яркие, с сердечками, цветочками и какими-то замысловатыми завитками. Рядом, с куда более сосредоточенным лицом, на корточках сидел Алексей и выводил белыми мелками котиков, собачек и пару машин. Колеса, правда, у машин напоминали яйца или груши, но сам факт старательности вызывал у меня странное тепло в груди.

Когда он заметил меня, поднялся и тут же еле слышно охнул, приложив ладонь к пояснице. Я невольно хмыкнула.

— Выглядишь так, будто после тренировки, — заметила я, подходя ближе и стараясь улыбнуться, хоть и чувствовала, как внутри всё еще кипит.

— Примерно так себя и чувствую, — усмехнулся он и выпрямился окончательно, стряхнув с брюк невидимые пылинки. — У твоей дочери, между прочим, серьезный талант. Я чуть не сдался после второго кота, но она строго сказала, что у нас выставка, и соскочить теперь нельзя.

Поля гордо вскинула голову:

— Мам, смотри, у дяди Леши лучше всех получаются усы у котов! А я потом нарисую домик, радугу и облака. У нас будет настоящий город счастья!

Я кивнула и слабо улыбнулась, стараясь удержаться и не дать нахлынувшим чувствам вырваться наружу. Эта сцена была слишком контрастной по сравнению с тем, что только минуту назад происходило в кабинете заведующей.

Там — грубость и обвинения, здесь — забота и игра. Там — ощущение, будто ты одна против целого мира. Здесь — мужчина, который без лишних слов рисует котиков рядом с твоим ребёнком, потому что ты попросила подождать.

— Ну что, удалось договориться? — тихо спросил Алексей, заглядывая мне в глаза.

Я замешкалась на долю секунды, но всё же выдохнула и покачала головой:

— Нет. По мнению заведующей, если я не могу быть дома с ребёнком, то нечего было и ввязываться в родительство.

Алексей нахмурился, и по его лицу пробежала тень. Он больше ничего не сказал, но я видела, как сжались его челюсти. И почему-то именно это молчание показалось мне самым поддерживающим жестом за весь день.

— Пойдём, художница, — сказал он Полине чуть позже, взяв ее за руку а вторую протянул мне. — Поможем маме спасти остатки дня.

И я, чертыхаясь в мыслях на весь этот абсурд, неожиданно поняла, что да, день всё ещё можно спасти.

Особенно если рядом с тобой два союзника — один в веснушках и с меловыми разводами на носу, а второй… с неплохими котиками и талантом вовремя протянуть мне руку помощи.

Глава 34. Анна

Поля была в полном восторге от этого непредвиденного праздника жизни.

Ну а кто бы не был?

Её выдернули из сада посреди дня — уже само по себе приключение. Потом — мелки, качели, высокая горка, на которую «мама обычно не разрешает». И, как вишенка на торте, — пицца, десерт и молочный коктейль в любимом кафе.

Моя доченька смотрела на Алексея с таким выражением, будто перед ней был не просто «дядя Лёша», а Дед Мороз, крестный волшебник и персональный супергерой в одном лице. И, надо признаться, она быстро просекла его слабое место. Стоило только изобразить те самые большие печальные глаза — как у Кота из Шрека, — и вуаля: бонусный шарик мороженого в кармане.

Вернее, в десерте.

А Алексей, зараза, еще и подыгрывал! Словно его вообще не смущало, что эта мелкая кокетка без зазрения совести вьёт из него верёвки. Он выглядел абсолютно довольным. И даже когда я строго шептала:

— Алексей, не надо ее так баловать, мне уже неудобно…

Он заговорщицки кивал Поле, будто говоря: «Не переживай, маму мы уговорим».

Мы устроились в небольшой сетевой пиццерии на углу — она славилась своим детским меню, игровыми комнатами и тем, что в выходные там нередко разгуливали аниматоры в костюмах сказочных персонажей. Поля уже спросила, будет ли сегодня кто-то из них. Я пообещала, что уточню. Сейчас ей нужен этот день радости, как мне когда-то — пачка «Кит-Кат» в середине сессии.

А я… я просто сидела, наблюдала за их взаимодействием и чувствовала, как в груди странно щемит. То ли от умиления, то ли от страха. Потому что