- Герман, - кричу я охрипшим от холода голосом. – Давай же скорее, нужно выбираться из воды.

Я тяну руку бывшему мужу, и он хватается за мои пальцы своими. Самыми кончиками.

Под его тяжестью я не удерживаюсь и делаю шаг обратно на глубину. Напрягаюсь изо всех сил, но опять шагаю вместе с Германом дальше от берега.

Герман прекращает грести, и я ловлю его обреченный взгляд.

- Прости, - шепчет он из последних сил.

- Нет! – успеваю выкрикнуть я, прежде чем Воецкий разжимает свои пальцы.

Течение моментально уносит его.

В ужасе смотрю, как Германа с силой ударяет о камни.

- Нет, - шепчу я. – Герман, ты не можешь сдаться…

Не знаю, что бы я сделала, если бы у меня на руках не было дочери. Бросилась бы спасать Германа? Скорее всего…

Но я должна спасти сначала ребенка.

Разворачиваюсь к берегу и преодолевая сильное течение выбираюсь шаг за шагом из воды.

Еще немного. И еще.

Слабость такая, что только чувство долга перед дочерью не дает мне потерять сознание.

На поляне появляются голоса.

- Аня! – узнаю голос Давида.

-Аня! – присоединяется к нему голос Глеба.

- Мы тут, - хочу крикнуть, а у меня выходит только слабый хрип.

Но они слышат.

Мужчины бегут ко мне.

Я вижу и других людей. Целая толпа спешит к берегу.

Глеб и еще двое мужчин спрыгиваю в воду.

Отдаю Дашу другу и чувствую, как меня подхватывают подмышки и тянут к берегу.

- Там Герман и Карим, - из последних сил, преодолевая дрожь, говорю я, и оборачиваюсь назад на камни.

- Мы не сможем им помочь, - отвечают мужчины. – Ни у кого не хватит сил, чтобы вытащить их из такой холодной воды. Это самоубийство.

32

Я проваливаюсь в настоящую истерику. Кричу на всех вокруг и рыдаю не своим голосом.

Где-то вдалеке звучит сирена скорой помощи.

С меня стягивают мокрую одежду, а я отбиваюсь. Не свожу взгляда с тела Германа, застрявшего на большом камне.

Бывший муж не шевелится, а вокруг его головы расползаются красные струйки. Волны слизывают кровь снова и снова, но красного не становится меньше.

- Герман, - шепчу я онемевшими губами, - ты не можешь сдаться…

- Аня, давай, малышка, позволь помочь тебе, - Давид прижимает к себе Дашу.

Ее успели раздеть и завернуть в чью-то сухую куртку.

- Давид… - меня трясет от холода и ужаса.

- Знаю, девочка моя, все знаю, спасателей вызвали. Возможно, они успеют чем-то помочь…

А затем мне становится очень жарко. Просто нестерпимо.

Перед глазами все плывет, и я уже не мешаю. Наоборот, помогаю дрожащими не слушающимися руками стягивать с себя мокрую одежду.

- Плохо дело, - говорит кто-то за моей спиной, прежде чем я теряю сознание.

Мне снится сон. Я знаю, что это все не по-настоящему, потому что в реальности так не бывает.

Впереди по дорожке бежит Даша. Она оборачивается на меня с веселой улыбкой, и мое сердце радуется счастью, отраженному в глазах ребенка.

Я держу за руку любимого мужчину. Мы идем вместе, и я знаю, что так было всегда. И так будет всегда. У моей любви нет ни лица, ни имени. Я могу только коснуться своим плечом плеча мужчины. Могу только чувствовать его поддержку. Ощущать твердость и нежность, с которой он сжимает мою ладонь.

Это так умиротворяет. Словно нет никаких проблем. Ничего плохого не может произойти, пока мы вместе.

Даша останавливается и дожидается, пока мы подойдем ближе.

- Тебе пора просыпаться, - говорит она, глядя мне в глаза.

- Не хочу, - я не готова отпускать призрачное счастье.

- Пора, - повторяет дочка, смешно хмуря свои маленькие бровки.

Держащая меня ладонь исчезает, как и дорожка под ногами. Теперь я оказываюсь в неприятной темноте. И все включается постепенно.

Звуки: торопливые и неспешные шаги, чьи-то голоса, скрипы и хлопанья, шум моих собственных вдохов и выдохов.

А затем приходят ощущения.

Темнота, сменяется пятнами света.

Спокойствие – болью во всем теле и мучительной несобранностью.

Словно я все еще в той ледяной воде. Но на этот раз с головой.

- Аня, ты должна проснуться! – слышу строгий голос Давида. – Не смей оставлять дочь сиротой!

Такой вариант категорически не подходит, и я заставляю себя открыть глаза.

Получается не сразу. Тело совершенно меня не слушается.

Но я сосредотачиваюсь и делаю то, что должна.

Смотрю на Давида сквозь резь в глазах. От яркого света мне больно, и тут же появляются слезы.

- Слава Богу, - Давид закрывает лицо ладонями и тяжело выдыхает. – Господи, благодарю Тебя за Твою милость…

Пытаюсь разлепить губы и спросить о том, где Даша, но на этот раз ничего не выходит.

Только слабое мычание.

- Давид отнимает руки от лица.

- Ты не приходила в себя четыре дня, Аннушка, - вижу в глазах мужа беспокойство. – Мы уже не знали… с Дашей все хорошо. Она переохладилась и несколько дней провела в больнице. Крепкая девочка. Вчера ее выписали. Сейчас…

Он подскакивает и исчезает из поля моего зрения.

С тревогой жду, изнывая от беспомощности.

Но очень скоро слышу скрип открывающейся двери и голос дочери:

- Мамочка!

Ее несет на руках Зарина Алановна.

Женщина подходит к кровати, на которой я лежу, и осторожно сажает ребенка на краешек.

- Мамочка, ты плоснулась! – доченька прижимается к моему боку, обнимая своими маленькими ручками, и я чувствую, как по щекам текут горячие слезы.

Хочу обнять ее в ответ, но сил не хватает.

- Видишь, с мамой все хорошо, как мы тебе и обещали, - женщина быстро смахивает слезинку со своей щеки, - а теперь ей надо отдохнуть, у нее пока мало сил…

Зарина забирает протестующую Дашу.

И я тоже хочу возразить. Пусть малышка остается со мной подольше. Но сил сказать это вслух у меня по-прежнему нет.

- Ты очень напугала нас, - говорит Давид, подходя ближе.

Снова скрипит дверь, и в комнату входят люди в белых халатах. Они задают вопросы Давиду. Суетливо трогают мое тело