Потом Батянин переводит взгляд на кухонный проём, где стоит Яна. И вдруг его лицо еле заметно меняется: взгляд становится мягче, глубже, бережнее. Такое я раньше видела только в глазах нормальных мужчин, когда они смотрят на маленьких трогательных детей…

Внезапно меня прошибает странная мысль: а что вообще за отношения его связывают с Яной?

Там нет ни грамма романтики, это чувствуется сразу. Яна вообще не смотрит на него как на мужчину — её взгляд совсем другой. Жёсткий, но уважительный, как у ученицы, которая боится подвести учителя. Или как у человека, который предъявляет долг, а не ищет поддержки.

Я пока не могу понять, что именно между ними, но чувствую — это не похоже на служебные отношения простого курьера с директором.

Окидываю их обоих внимательным взглядом и благоразумно решаю оставить их наедине. Лишь бы это хоть как-то помогло Яне.

— Ну… пойду пока мальчишкам своим помогу, — бормочу первую попавшуюся отмазку. — Им… э-э… как раз нужно доделать роботу лапу! — и ухожу в соседнюю комнату, мельком поймав глазами одобрительный кивок Батянина.

Странное дело… он ведь всего лишь кивнул. А чувство внутри такое, будто наградил медалью за сообразительность.

Глава 33. Всё ещё не страшно?

То, что разговор с Батяниным прошел хорошо, становится ясно, когда дверь детской тихонько приоткрывается, и Яна заглядывает внутрь. Всё ещё бледная, но уже не такая потерянная, как ночью. Как будто в ней вдруг включили свет.

— Лиза… у тебя нет чего-нибудь переодеться? — спрашивает она тихо, смущённо дёргая край больничной пижамы, в которой пришла ко мне вчера вечером с улицы. — Мы с… Андреем Борисовичем в офис сейчас поедем.

— Есть, конечно, — улыбаюсь. — Пойдём, подберем что-нибудь подходящее.

Веду её в свою спальню, достаю из шкафа светлую блузку и длинную свободную юбку.

— Держи. Моя любимая «дежурная нарядка». На тебе будет сидеть ещё лучше, чем на мне.

Яна едва заметно усмехается и кивает.

— Ты моя спасательница.

— Иди прими душ, — подмигиваю. — Ванная через коридор, дверь справа.

Прикрываю за Яной дверь, возвращаюсь на кухню и с легким испугом вижу там картину настоящего столпотворения вокруг Батянина.

Даже не подозревая, что перед ними стоит высшее руководство корпорации “Сэвэн”, Женька и Павлик наперебой демонстрируют ему своего деревянного робота. Но не это меня пугает, а другое.

Рядом с Батяниным топчется Гриша!

Мой важный, вредный гусь, который обычно устраивает целые истерики, если в доме чужие. Но сейчас он нисколько не враждебен — наоборот, увлечённо пощипывает клювом краешек его дорогих, матовых кожаных ботинок, которые наверняка стоят целое состояние по моим меркам.

Но, что удивительно, Батянин даже не отодвигает ног. Он даже обычного вопроса новых гостей: «Что делает в доме дворовая птица?» не задает. Просто задумчиво поглядывает на Гришу сверху вниз.

И еще неизвестно, кто кого изучает: он гуся или гусь его.

— Гриша! — шикаю я, всерьез опасаясь порчи фирменной мужской обуви. — Ну-ка брысь отсюда, ты чего хулиганишь?

Потом перевожу строгий взгляд на своих мальчишек, и те, не сговариваясь, дружно выметаются из кухни, прихватив с собой гуся и робота.

Батянин остаётся стоять у стола, опершись ладонями о спинку стула. Я машинально поправляю скатерть на столе, чтобы занять руки.

— Спасибо, что поговорили с Яной, Андрей Борисович, — говорю сначала неуверенно, но потом выдыхаю и повторяю твёрже: — Серьёзно. Она… совсем другая стала. Словно ожила.

Он слушает молча, чуть прищурившись, будто изучает не только мои слова, но и меня саму. От этого взгляда внутри становится тепло и чуть тревожно, как перед чем-то важным.

— Вы умеете хранить тайны, Лиза? — вдруг тихо спрашивает он.

Я замираю, ловлю его взгляд и кивком отвечаю:

— Думаю, да.

Он выдерживает короткую паузу и впервые говорит по-настоящему личным приглушенным тоном:

— У меня две взрослые дочери, о которых я узнал только осенью. Одна из них… это Яна и есть.

Я расширяю глаза, уставившись на него.

На секунду мне кажется, что пол уходит из-под ног от осознания, насколько простым оказалось объяснение происходящего. Так вот почему его взгляд на Яну был таким!.. Не холодным, не отстранённым, как с другими подчиненными, а полным почти физической заботы.

Теперь наконец мне понятно, почему он сразу же взял ее под свое крыло, едва она пришла устраиваться на работу курьером!

— И как вам новость? — небрежно интересуется Батянин, как-то по-особенному хищно наблюдая за мной. Его взгляд быстро окидывает мой домашний цветастый халатик и быстро возвращается к лицу.

— Я в шоке, — честно признаюсь я, всё еще потрясенно глядя на него. — Спасибо за доверие. И… обещаю ни с кем это не обсуждать. Хотя, если честно, не совсем понятно, почему вы доверяете мне такую личную информацию…

Вместо того, чтобы ответить на вопрос, Батянин молча гипнотизирует меня, сощурившись. Такое впечатление, что он взвешивает, стоит ли говорить что-то еще.

Потом медленно наклоняется ко мне…

И внезапно переводит разговор на абсолютно другую тему. Никак не связанную с вопросом чрезмерного доверия.

— Вы всегда смотрите на меня прямо и открыто, Лиза, — произносит он каким-то странным тоном. — Скажите, вас действительно не пугает мой шрам?

Сбитая с толку, я всё равно не отвожу взгляда:

— Нет.

Чёрные глаза Батянина цепко следят за моей реакцией.

— Разве он не выглядит отталкивающе?

Говоря это, он как-то незаметно приближается — настолько, что мне приходится машинально отступить на пару шагов, пока спина не упирается в угол кухни. Он останавливается совсем рядом, так близко, что я слышу его дыхание и нервно поправляю свои выбившиеся из хвоста волосы.

— Взгляните повнимательнее, — его необыкновенный низкий голос тихо вибрирует в воздухе. — При дневном свете он выглядит особенно уродливо, не так ли?

Лицо Батянина застывает в каких-то сантиметрах от моего. Но тут же он передумывает дожидаться от меня ответа. Я почти физически ощущаю, как он собирается поставить точку и уйти от разговора — по движению плеч, по тому, как взгляд становится снова сдержанным, деловым… и вдруг сама, не успев подумать, тянусь к нему, желая удержать за руку.

Пальцы взлетают вверх именно в тот момент, когда он начинает отворачиваться, и случайно касаются его щеки там, где проходит шрам.

Батянин застывает, как вкопанный. Потом медленно переводит на меня свои чёрные глаза и с кривой усмешкой спрашивает:

— Всё ещё не страшно?

Конец первой части