Генеральный директор корпорации «Сэвэн» никогда не звонит мне.

Тем более утром.

Тем более в мой выходной.

Принимаю вызов дрожащим пальцем и почти шепотом говорю:

— Да… Андрей Борисович?

Его бархатный, вибрирующий бас звучит так, будто он стоит прямо здесь, в моей прихожей:

— Лиза… как там Яна?

Сердце уходит в пятки с перепугу, что он раскрыл наш обман. Я нервно сглатываю.

— Э-э… вы имеете в виду… Ян?..

— Я всё знаю, Лиза, — спокойно, даже как-то мягко произносит Батянин. — Не беспокойтесь об этом.

Я моргаю, не зная, что ответить, и вдруг понимаю, что держу телефон двумя руками, будто он сейчас выскользнет. С каких пор он понял, что Яна — девушка? И откуда знает, что она у меня?

Ничего не понимаю.

— Она… в порядке, — говорю осторожно. — Только перенервничала сильно.

— Понял, — его голос звучит коротко, но тепло. На секунду кажется, что он собирается положить трубку, но вместо этого медленно добавляет: — Спасибо вам, Лиза.

Я растерянно хмурюсь:

— За что?

— За то, что о ней заботитесь.

Он отключается первым, так ничего и не объяснив. А я ещё долго стою с телефоном в руке, понятия не имея, как понимать его звонок в раннее утро выходного дня.

Что это было? Почему сейчас?

Пару секунд я даже думаю пойти в гостиную и рассказать Яне. Но, глядя на диван из прихожей, вижу её лицо — усталое, побледневшее, с кругами под глазами.

Нет. Пусть хотя бы этот утренний покой останется нетронутым.

Я уверена, что Батянин ничего плохого ей не сделает. Он мог бы промолчать, скрыть, но он позвонил мне — значит, по-своему следит, по-своему бережёт. А у него, я уверена, своё представление о том, когда и как вмешиваться.

Так что я убираю телефон в карман, делаю глубокий вдох и возвращаюсь на кухню, будто ничего не случилось. Иногда лучше просто взять и довериться людям, которые сильнее тебя.

Утренняя рутина складывается сама собой, как обычно.

Я проверяю плиту, включаю чайник, достаю хлеб, ставлю противень с тостами в духовку. Звуки кухни похожи на маленькие бытовые заклинания: шуршание, щёлканье выключателя, звон посуды. Дом оживает постепенно, как будто я нажала кнопку «старт».

Через пару минут подключаются мальчишки. Сначала Павлик ноет о том, что Женька сломал ему вчерашнего робота, потом глуховатый, уже почти взрослый голос старшего:

— Не ори!

Я улыбаюсь: ну вот, утро официально началось. Даже Яна, похоже, слышит их, потому что её плечи чуть шевелятся, и лицо сонно морщится.

Гусь Гриша по обыкновению инспектирует дом и бродит за детьми по пятам. Вчера он умудрился рассмешить Яну и одновременно дал ей возможность тихо расплакаться. Надеюсь, и сегодня заставит ее улыбнуться.

Когда тосты уже готовы, я заглядываю в гостиную:

— Ты проснулась?

Яна сидит на диване, растерянная и заметно посвежевшая.

— Идём, завтрак остынет, — говорю ей бодро. — Я уже выставила чайник на второй круг… думаю, тебе нужен горячий и очень крепкий! И тосты как раз подоспели. Пора вставать, соня!

На кухне я усаживаю ее на стул, накрытый пледом, и принимаюсь возиться с травяными сборами домашнего приготовления. А между делом, стараясь ее отвлечь, болтаю:

— …сейчас тебе намешаю такое, что и мёртвых поднимает. И не смей смотреть на меня так, будто ты тут лишняя. Сегодня ты просто ешь и дышишь. Всё. — Ставлю перед ней чай, намазываю тосты. Пусть ест — так проще возвращаться к жизни.

Через пару минут в кухню вваливается Павлик, босой, с растрёпанными волосами и глазами-фонарями, тащит на верёвке вчерашнего робота.

— Эй, смотри-и! Мы с Женькой его починили! Он теперь держит равновесие, почти!

— Почти, — подтверждает Женька с отверткой в руке. — Только если ты не орёшь ему в ухо.

— У него нет уха. Может, мы прикрутим ему уши из пробок, а, Жень?

Тот снисходительно поправляет младшего брата:

— Из пуговиц.

На пороге появляется Гриша, важный, как ревизор. И, конечно же, задевает крылом робота в узком кухонном проходе.

— Гриша, не мешай! Мы тут науку делаем! — Павлик размахивает руками, как ветряная мельница.

— Науку? — я качаю головой, чувствуя, как уголки губ сами тянутся в улыбку. — Это вы ему вчера спотыкательную лапу приделали? Дайте сюда, посмотрю.

Поднимаю робота, сразу вижу, где проблема. Тянусь за эластичным бинтом, и Женьку наконец осеняет:

— Бинт! Крутое решение, мам!

— Обмотаем сустав, снимем нагрузку, — подмигиваю сыну. — Робот жив будет, не дёргайтесь.

Через пару минут бинт на месте, шпилька заколота.

— Всё, пациент стабилен, — удовлетворенно выношу вердикт самодельной игрушке. — Идите, испытайте на ковре, а не на кафеле, ради моей нервной системы.

— Есть! — и дети с радостным визгом перемещаются из кухни в гостиную.

Утро начинает казаться уже почти нормальным и обычным, пока где-то снаружи не раздаётся шум какой-то подъехавшей машины. Большой и мощной, судя по звукам.

Я замираю с полотенцем в руках.

— Это что? — Павлик тут же высовывается из зала.

— Не мешай маме, — Женька, мой неизменный спаситель от непоседливых выходок младшего брата, тут же утаскивает его обратно.

Медленно подхожу к окну и отодвигаю занавеску так, чтобы образовалась небольшая щелочка между стеной и тканью.

Перед домом стоит чёрный блестящий внедорожник-кроссовер, который сложно не узнать. Особенно, когда я замечаю номера. Ведь это — личная машина Батянина.

У меня непроизвольно вырывается тихий вздох.

От этой мысли я испытываю одновременно и беспокойство, и странное облегчение. Потому что мне совершенно ясно: он сейчас во всём разберётся и всё исправит. Уж не знаю, откуда такая уверенность.

Иногда мне кажется, что Батянин для меня — как какой-то волшебник из взрослой сказки. Пришёл, посмотрел, сказал два слова… и мир снова в порядке. Ему почему-то хочется доверять, его хочется слушать и слушать. И я замечала этот эффект не только у себя. Женщины в нашем офисе реагируют на него так же завороженно. По крайней мере те, кто привык к его лицу со шрамом.

В каком-то смысле он действительно напоминает того самого графа де Пейрака из красивых исторических книг про Анжелику, которые я не раз перечитывала. Тот же шрам, тот же завораживающий черноглазый взгляд, редкие, но меткие слова… и эта уверенность, что если он рядом, то всё будет так, как надо.

— Кто? — напряженно шепчет позади Яна.

Я оглядываюсь на нее и успокаивающе говорю:

— Думаю, это к тебе.

Она тоже выглядывает в окно, и мы вместе смотрим, как из черного внедорожника выходит Батянин. Высокий, широкоплечий, в черном пальто и с этим своим брутальным шрамом на мужественном лице…

У меня внутри всё сладко сжимается.

Машинально складываю полотенце и выпрямляюсь, стараясь унять разыгравшиеся нервы. Почему-то тот факт, что сейчас сам генеральный вот так запросто войдет ко мне домой и увидит, как я тут живу — по-простому, без затей, даже как-то старомодно, — безумно волнует.

Судорожно сглатываю, не в силах отвести глаз от статной черной фигуры за окном, и окликаю Женьку с Павликом:

— Дети, в комнату, живо, без лишних разговоров. Гриша… на место!

Слышу, как Женька утаскивает Павлика, хлопает дверью детской. Гусь тоже убредает в чулан, будто понимает, что сейчас не время для его дежурств. Снаружи почти сразу раздается звяканье щеколды ворот, а затем — короткий стук в дверь. Уверенный и по-мужски четкий.

Я иду отпирать. Сердце гулко бьётся где-то в горле, пальцы цепляются за холодный замок. Щёлк — и дверь открывается.

В проёме стоит Батянин.

В моей крошечной прихожей он кажется не просто высоким, а огромным. Густые тёмные волосы чуть тронуты снегом, из-за чего он вдруг еще больше стал напоминать мне загадочного героя из фильма.

Он не улыбается, только бросает на меня пристальный взгляд, словно оценивая эмоции на моем лице в поисках неизвестно чего. На секунду я теряюсь в этом взгляде. Даже ладони предательски влажнеют, хотя в доме не жарко.