Матис завладевает моими губами, словно хочет украсть у меня этот звук.

Он не дает мне передышки, прежде чем расстегнуть молнию на брюках и войти в меня. Мое тело поет от перемены ощущений. Он проникает в меня гораздо глубже, чем пистолет, и его идеальная форма достигает того места, от которого у меня темнеет в глазах.

— Ik kan niet zonder jou.5

Я киваю, хотя не понимаю ни слова из того, что он говорит. Я настолько чувствительна, что мне почти больно продолжать. Но я скорее умру, чем остановлю это. Мой второй оргазм приближается с каждым его толчком, и я царапаю его спину, умоляя о большем.

Его губы на моих. Его руки. Его глаза. Каждая его частичка движется так, словно принадлежит мне. Словно всегда принадлежала, и он умоляет меня увидеть это.

Сквозь похотливую дымку пробирается струйка страха. Я не знаю, готова ли я заявить всему миру, что мы в отношениях. Но он дал мне толчок, который был нужен, чтобы перестать смотреть на своё отражение. Матис вытащил меня из скорлупы и дал мне кров, еду и общение.

Я знаю, что если бы я попросила его остановиться, он бы остановился. Если бы я сказала, что мне нужно время, прежде чем вступать в какие-либо отношения, он бы дал мне его. Если бы я захотела побыть одна… Я не знаю, насколько охотно он бы это сделал. Но я уверена, что он держал бы меня на расстоянии.

Так что на этот раз, когда я целую его, надеюсь, что он знает, как я благодарна ему за то, что он помог мне снова встать на ноги. Надеюсь, что он понимает, что каждым движением своих губ я благодарю его за настойчивость. Я говорю ему губами, что всегда буду бесконечно благодарна ему за то, что он напомнил мне, что значит быть живой. Живой. А не просто тенью самой себя.

Я не хочу сказать, что я в долгу перед ним за то, что он принял меня, когда в этом не было необходимости, но я не сомневаюсь, что ради него я бы встала на линию огня. Я буду делать это каждый день, пока не выдержу.

Его стон разносится между нами, дыхание становится все более затрудненным, как будто он на пике собственного наслаждения. Давление его большого пальца на мой клитор приближает меня к краю очередного оргазма, который, я не знаю, как переживу.

Он бормочет что-то по-голландски, чего я не понимаю, и я прикусываю его нижнюю губу. Из его горла вырывается звук, который не похож на человеческий, и его толчки становятся мучительными. Ослепляющими. Полностью уничтожающими душу. Его хватка на моей шее достаточно сильная, чтобы на коже остались сине-чёрные пятна.

— Пожалуйста, не останавливайся, — шепчу я, цепляясь за любую часть его тела, до которой могу дотянуться, пока его большой палец кружит по моему клитору.

— Громче, — рычит он.

Я всхлипываю, когда он входит в меня. Моя рука взлетает вверх, чтобы удержать равновесие. Стоны вырываются непроизвольно, и мне плевать на зрителей снаружи. Каким-то чудом мне удается произнести те слова, которые он хочет, и они звучат как заклинание, от которого внутри меня нарастает напряжение, пока я не достигаю предела. Каждый дюйм моей души разрушается и преображается, я выкрикиваю его имя, как будто это моя единственная связь с жизнью.

Его оргазм наступает сразу после моего, и он запечатлевает его поцелуем, способным остановить само время. Все в этом ощущается как абсолютное совершенство: то, как его сперма стекает в меня, наши бешеные удары сердец, отчаянные прикосновения.

Но следующие слова звучат как щелчок в тишине. В них есть что-то такое уязвимое, но в то же время кажется, что меня выпотрошили заживо.

— Позволь мне дать тебе ещё одно обещание. Однажды ты наконец станешь моей женой.

Глава 12

Залак

Я не могу понять, что чувствую: головокружение от блаженства, опустошенность после того, как из меня выжали все соки, или жестокое осознание реальности.

У меня даже нет сил смущаться, пока мы пробираемся между столиков. Кто угодно мог нас слышать. Уверена, я выгляжу так, будто меня только что трахнули до полусмерти, но мнение посторонних в грандиозной схеме вещей не значит ровным счетом ничего.

Хотя мои инстинкты сработали достаточно четко, чтобы собрать пистолет и надежно спрятать его в сумочку до того, как мы вышли из комнаты. Сергей и остальные ждут нас у входа.

Рука Матиса лежит у меня на пояснице, а я крепко сжимаю клатч. Вес оружия оставляет меня где-то между чувством неуязвимости и предчувствием смерти. Это токсичное сочетание не дает мне потерять голову от слов Матиса.

Его жена.

Я думала об этом постоянно, когда мы были моложе — включая двоих детей, скромную свадьбу и летний домик в горах, куда мы бы сбегали, когда город становился слишком шумным. Я даже рассказывала ему свои планы: в каком возрасте мы должны пожениться, что детей заведем только ближе к тридцати, когда оба сделаем карьеру.

Мысль о кольце на моем пальце кажется настолько чужой, что я не верю, будто это может случиться с кем-то вроде меня. Когда я уходила из дома, я думала, не отказаться ли от брака вообще, но передумала — не хотела, чтобы мать контролировала мою жизнь. Хотя сейчас, соглашаясь на это, я будто позволяю ей тыкать мне в лицо своими ценностями со словами «я же говорила».

Но эта женщина мертва. Все они мертвы.

Отныне только я решаю, как жить. Люди приходят и уходят — живыми или мертвыми.

Мне просто нужно взять себя в руки.

Глубоко вдохнув, я расправляю плечи. Если мне нужно время — Матис даст его. Если попрошу дистанцию — отступит. Ничего не пойдет не так.

— Как вам ужин? — спрашивает хозяйка, подавая нам пальто.

Матис ухмыляется и бросает на меня взгляд.

— Восхитительный.

Я тихо фыркаю и подхожу к парковщику, ожидая его Bugatti. Холодный воздух вырывает меня из посткоитального блаженства и почти экзистенциального кризиса, заставляя оглядеться на предмет угроз. Сергей и остальные — через дорогу, кроме одного, оставшегося в паре метров на случай, если мне понадобится помощь.

Неоново-зеленая машина