Не звонил.

И не позвонит. Римма чувствовала.

Она плохое всегда чувствовала. Такой крест.

Пошла с лейкой в комнату сына на разведку. Как бы цветы полить, раз сам ленился. И проверить заодно: чем занимается? Сашка эти вторжения не любил, но терпел. Хотя, умом в мать, он ее стратегию давно раскусил, но лишь посмеивался.

Сегодня глянул хмуро: не рад был.

— Чего ты завтракать не идешь? — спросила Римма, начиная обход по горшкам и вазам.

— Не хочется пока, — проворчал Сашка.

Римма издали заглянула через его плечо в экран компьютера. Думала, в игры играет. Нет, что-то на экране было серьезное. Тексты какие-то — непонятно.

— Остынет же все, — сказала Римма.

— Так поем, — ответил неуступчиво Сашка.

Он, понимая, что мать заглядывает в компьютер, невольно старался прикрыть экран плечом. И косился: когда уйдет уже?

— По учебе? — спросила Римма.

— Нет, — буркнул Сашка.

Разведка так разведка! И Римма отважно склонилась над самым Сашкиным плечом, впиваясь взглядом в экран.

Это были объявления о работе.

— Мама! — рявкнул Сашка, сделав такое движение, точно хотел ударить ее плечом в подбородок.

Римма отдернула голову. Какие мы!

— Ты бы лучше к экзамену готовился, — сказала она.

— Сам разберусь, — отрезал Сашка.

— Да, разобрался уже! — повысила голос Римма.

— Что ты от меня хочешь? — спросил Сашка.

Грубо спросил. В таком тоне он с ней никогда не разговаривал. Сейчас грубил намеренно. Хотел, чтобы ушла, чтобы не лезла с вопросами.

Еще один!

— Хочу, чтобы ты ерундой не занимался! — вскипела Римма. — Если отец тебе наговорил лишнего, это не значит, что надо все бросить и сдаться.

— Я не сдаюсь! — выкрикнул Сашка.

Хорошо, Римма закрыла за собой дверь. Догадывалась, как может повернуться разговор, и не хотела, чтобы Толик слышал эти грубости со стороны сына в ее адрес. Кто знает, как он их воспримет, может, и правильно. Но пока лучше обходиться без него — безопаснее. Для всех.

— Тогда зачем ты работу ищешь? — спросила Римма.

Он, вообще-то, учась на заочном, и должен был искать. Худого здесь ничего нет, напротив, все он делал как бы правильно. Но в свете сказанного вчера эти поиски — с утра, толком не проснувшись, не позавтракав! — могли означать лишь одно: он намерен осуществить свою угрозу. И уже приступил к ее выполнению.

Как бы Римма хотела ошибиться!

Но по насупленному лицу сына, по его тону поняла: не ошибается.

А раз так — это катастрофа.

И худшее, что она могла сейчас делать, — это стыдить сына, ругаться с ним и грозить.

Но что она должна была сделать еще? Если ее все предают, и она остается одна, и ничего никому не нужно?

— Саша, — проговорила она как можно спокойнее, — я тебя прошу…

Ее голос дрогнул, и Сашка недовольно сморщился.

— Мама, — сказал он плаксивым голосом, не поворачиваясь и не отрывая взгляд от монитора, — ну, хватит уже…

«Он такой же, как его отец, — подумала Римма, глядя ему в округлую спину. — Такая же неблагодарная свинья. Пусть делает, что хочет…»

Чувствуя, как набегают слезы, и, сдерживая их — ну нет, не сейчас, только не сейчас, — она полила все оставшиеся цветы и, ничего не сказав, направилась к выходу.

Сашка, притихнув и струсив от ее молчания, угрюмо смотрел ей вслед.

— Если ты бросишь учебу, — сказала вдруг Римма, на миг застыв у двери, — я умру.

И вышла, не обернувшись и не увидев лицо сына.

Только Тишка, не отстававший от нее ни на шаг, посмотрел с ужасом: ты что!

Глава седьмая

Зачем она это сказала?

Она сама не понимала, почему у нее вырвалось это слово. Не в ее стиле было так выражаться. Слишком это нереально, по-киношному. Она всегда держала себя в руках и гордилась этим. Но сейчас вырвалось само, она и удержать не успела. И понимала, как это прозвучало. И как воспринял это Сашка.

А с другой стороны, что он хотел? Чтобы она так просто позволила ему ломать свою жизнь? Решил он учебу бросить! Ты сначала получи диплом, а потом решай себе, как хочешь. А если сам этого не понимаешь, то мать объяснит.

Да, крутовато вышло! Как будто шантажировала сына. А хоть бы и шантажировала. Сейчас все средства хороши, чтобы сбить его с неверной мысли. Он вообще упрям, как его отец. Если что в голову взял, не отступит. А раз так, надо самые сильные средства употребить. Тут не до шуток — ребенок в опасности. Надо спасать. А после разбираться, что правильно, а что нет.

Но все-таки слово страшное. Оно ее саму напугало. Умирать она вовсе не собиралась — с чего бы! Но, видно, так внутри все сбилось, так была расстроена — Валера, Толик, Сашка, орхидея, — что вот взяла и ляпнула.

И, странное дело, после сказанного Римма и вправду почувствовала что-то похожее на желание… Нет, не умереть. До этого было еще далеко. Женщина она была здоровая и жить хотела долго — с ее-то умением жить! Но как-то покончить с ситуацией, которая ей не подчинялась и грозила дальнейшими осложнениями, хотелось очень. До того, что готова была на самые крайние меры.

Вот и ляпнула.

Сашку, должно быть, сильно напугала.

И ничего, и пусть испугается. Только о себе думать привык. А ты о матери подумай! Каково ей. Подумаешь по-настоящему, может, и дурь вся выйдет.

Увидев Римму, Алешка от деда перебежал к ней. Дед был не в духе, что неудивительно. Поел и пошел к себе на диван к телевизору. И на Римму не глянул.

Пусть идет.

Римма, завершив дела, приступила, наконец, к главному — к общению с внуком. Этого она ждала с нетерпением, на это было настроено ее сердце, и только суровая необходимость вершения домашних дел держала ее на периферии от счастья.

Теперь оно наступило, счастье.

Подхватив хрупкое тельце внука, Римма потащила его к себе. Алешка вырывался и хохотал: она щекотала ему живот и подмышки, пощипывала затылок, ерошила волосы, целовала и гладила. О, как она любила этого человечка. Его смех, глаза, макушку, его свежее дыхание — все. И как он говорил, старательно копируя взрослых, и как следил за собой, и как смеялся — раскатисто, взрывчато, и как умел вдруг задуматься серьезно — все в ней вызывало умиление и тихии, недоумевающий восторг: откуда это чудо?

Навозившись на постели и сбив покрывало в комок — дорогущее стеганое, ручной вышивки, — они занялись делом: стали учиться читать.

Но Алеша, завладев, наконец,