— Этого недостаточно. Мой еще. — Спокойно сказал Хенгер и, пройдя вперед по мытому, сел в кресло. — Только без десяти шесть, неужели устала? Привыкай, это твоя будущая работа.

— Думаю, я справлюсь и без вашего трудоустройства. Будьте осторожны, а то столь вакантное место вскоре может понадобится вам лично. — Иида самодовольно ухмыльнулась, радуясь, что даже в таком состоянии смогла дать достойный, как ей казалось, отпор.

— Ты мне угрожаешь? — Спросил учитель, приподнимая взгляд из-под очков.

— О нет, с чего вы взяли! Просто прогнозирую ваше будущее, так сказать, предполагаю развитие карьеры, исходя из вашего характера.

Как ни странно, преподаватель ничего не ответил, лишь странно взглянул на часы. Минутой позднее, он глубоко вздохнул, и сказал:

— Бери стул, садись.

— Как скажете. — Юрала сдвинула брови, подозрительно косилась на мужчину. Однако, никак не прокомментировала столь добрый выпад, и быстро подсела к нему за стол. Тот, как ни в чем небывало, начал что-то объяснять, водить тонко заточенным карандашом по формулам, и расчерчивать на тетрадном листе какие-то схемы.

Восемнадцать десять… Студентка собрала глаза в кучу и уронила голову. Не то что бы она чувствовала себя глупой, скорей уж наказанной за свою нелюбовь к бессмысленным цифрам и отсутствия желания их понимать.

Как ни странно, как только прошло еще несколько минут, учитель резко замолчал, широко ухмыльнулся и снял очки. Его действия не казались ей чем-то необычным, но что-то внутри твердило, что ведет он себя как-то не так. Как-то не так сидит, как-то не так смотрит… говорит, даже объясняет материал. Как-то не так встает, и… идет запирать кабинет? Иида вскинула брови, напряглась всем телом и попыталась выдавить нейтральную улыбку:

— Думаете, я так боюсь алгебры, что сбегу? Нет, не сбегу. Можете расслабиться.

— На самом деле да, боюсь. Более того. Я уверен, что ты попытаешься сбежать. Вот только вряд ли у тебя что-то выйдет. — Он сунул ключ в карман, после чего вплотную подошел к ученице. — Как интересно. И куда же подевался весь гонор, м?

— Что со мной будет?

— Не отвечай вопросом на вопрос. Это не вежливо. — Габриэль наклонился над ее лицом и странно улыбнулся, после чего схватил ученицу за скулы, и с той же улыбкой прошипел: — раздевайся.

Студентка вскочила, и стул, на котором она сидела, с грохотом упал рядом. За спиной был лишь преподавательский стол, а за ним окна, и визжащий ветер, что слышался от них. Не дожидаясь действий, декан сам залез ей под юбку, и стал стаскивать трусы, которые, по дрожащим ногам сползали сами. И, как только сползли, резким, грубым движением толкнул девушку на стол, по-хозяйски раздвигая ей ноги.

— Милые чулочки. Смотрю, ты настолько уработалась, что даже не можешь оттолкнуть — не хватает сил. — Он посмеялся себе под нос.

— Это незаконно. — Прошептала она сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Сил и вправду не было, но наблюдать за тем, как собственный учитель ее рассматривает, словно гинеколог, было невозможно. Рассматривает, придерживая за колени, затем переводит странный, пошлый взгляд на лицо, затем опять в промежность.

Неизбежность. Вот она та неизбежность, которая стучалась в дверь, лежала ночью в одной кровати, пока Рал безнадежно пыталась уснуть. Лежала рядом, обволакивая побитое тело своими темными, склизкими щупальцами и уносила в бездну. Столь ненавистный учитель столь ненавистного предмета сейчас поимеет ее, причем в самом прямом смысле. Все, что она так не любила… концентрировалось в одном человеке, одном образе, который не победить. Против которого бессмысленно бороться. Это… было неизбежно.

Послышался звук расстегивающейся ширинки. Второй рукой он ощупывал бледное, молодое тело, сплошь и рядом покрытое синяками. От этих прикосновений Иида выла, боль, оставленная сверстниками, никак не отпускала. Пуговицы летели в стороны, а под розовой грудью, что торчала из рубашки, виднелись знакомые синие и желтые пятна. Декан их тоже рассматривал, со странным интересом, но не трогал, только соски и ореолы, наблюдая за реакцией ученицы.

Специально надавливал, со странной улыбкой, упиваясь ощущением абсолютной безнаказанности. Она вздрагивала, пальцы сильно согревали холодную кожу.

В кабинете послышался хриплый крик. Странное, давно забытое чувство, когда в тебя что-то входит, что-то, что натягивает половые губы до предела, врезается в матку, провоцируя спазмы. Член раздвигал собой тугие стенки очень узкого влагалища. Студентка все время вздрагивала и смотрела вниз, как он входит, а затем немного выходит. Образ, который ненавидела… отчаянно долбит ее, и, закусывая губу, она чувствовала то самое, странное, мазохистическое удовольствие. Мужчина сжимал круглые ягодицы руками, оставляя новые синяки, хрипло дышал, пока лицо перекосила неадекватная, буквально, невменяемая ухмылка. Он покажет ей свое место, очень доходчиво покажет, вот только лицо, эмоциональное, со слегка высунутым языком, больным, красным глазом… возбуждало настолько, что, не то что наказывать ее, даже сдерживать себя становилось проблематично.

Наказание. Неизбежность. Она прикрыла глаза, чувствуя, как внутри разливается горячая, вязкая сперма, как толчки становятся более плавными, но не прекращаются. За окном завывал сильный ветер, срывающий сухие, подгнившие листья и поднимая их вверх, сквозь толщу облаков, к импровизированным звездам. Чужие, тяжелые прикосновения скользили по телу, грязно лапая его, причиняя мерзкий дискомфорт, но странное, скользящее, приятное ощущение. В стекло били крупные капли осеннего ливня, белые, заводские лампы освещали столь знакомый, широкий кабинет. Гулкие, частые вздохи нагревали воздух внутри помещения, тихие, женские стоны резали одинокую, навязчивую тишину.

Где его здравый смысл? Что он делает, зачем? Мораль, совесть, все это упорно игнорировалось без надежды на раскаяние. Ведь то, что он совершал, явно продумывалось заранее. Давно заранее.

* * *

«Пробуй рассказать кому-либо, попробуй, повоюй, и твоя жизнь превратиться ад» — эхом звучали слова в тяжелой голове. Рал сидела на порожках академии, запрокинув голову вверх. Ледяные капли, приобретая страшный разгон на ветру, врезались в лицо и стекали вниз, пока намокала форма. Холод пробирал, буквально, до самых костей, но ей, казалось, было все равно. «Как же он уверен в себе» — отчаянно сказала она, потоки воздуха подхватывали ее дыхание и слова, но их не слышала ни одна душа, и вокруг вновь, несмотря на ливень разрасталась хрупкая тишина.

Руки тряслись, но страха, отчего-то, не было. Неизбежность уже, больше не страшно. Все. Тело болело, старые побои, но не новые случайные синяки. Знакомое чувство, когда кто-то… внутри, оно не пугало,