Антон достает планшет, показывает фотографию. Мужчина лет пятидесяти пяти, обычное лицо, которое легко забыть.

– Волков знает, что Максим жив. И знает, что у Максима есть доказательства его преступлений. Поэтому он не остановится, пока не найдет и не уничтожит их.

– А где эти доказательства? – спрашивает Катя.

Максим показывает на сейф в углу комнаты.

– Часть здесь. Но основная информация спрятана в другом месте. Даже я не знаю точно где – так безопаснее.

– Как это "не знаешь"? – не понимаю я.

– Флешка с основными данными замурована в стену одного здания в городе. Я помню только общие ориентиры, а точное место знает только один человек.

– Кто?

– Виктор Семенович.

Глава 27

Солнце пробивается сквозь щели между плотными шторами. Я сижу на краю дивана, обхватив колени руками. Глаза распухли от слез – я проплакала полночи, пытаясь осознать реальность. Максим жив. Мой муж, которого я считала погибшим, которого оплакивала, жив. Сидит напротив меня, осунувшийся, седой, с глубокими морщинами, прорезавшими некогда гладкое лицо. Чужой и в то же время мучительно знакомый.

– Я должен тебе кое-что показать, – говорит он хриплым голосом.

Я смотрю на его руки – они дрожат, когда он открывает ноутбук. Раньше эти руки были твердыми, уверенными. Руки человека, который всегда знал, чего хочет. Теперь на костяшках шрамы, а пальцы выглядят тоньше, словно вся его сила утекла за эти месяцы.

– Это мой главный козырь, – продолжает Максим, запуская видеофайл. – То, ради чего я рисковал всем. Ради чего... потерял тебя.

На экране появляется кабинет, роскошный, с панорамными окнами. За массивным столом сидит мужчина средних лет с властным лицом и холодным взглядом. Я узнаю его моментально – Виктор Крылов, заместитель министра, частый гость телепередач.

– Ты записал его? – выдыхаю я, не отрывая взгляда от экрана.

– Три разных встречи, – кивает Максим. – На каждой из них он раскрывался всё больше. Вот, смотри.

Видео продолжается, и я слышу их разговор – спокойный, деловой, о миллионах отмытых денег, о потоках наркотиков, о подкупленных полицейских и судьях. Крылов говорит об этом так обыденно, словно обсуждает прогноз погоды или курс валют.

– Господи, – шепчу я, закрывая рот рукой. – Он же... он фактически признается во всем.

– В этом и был план, – Максим потирает левое плечо, где, я знаю, у него шрам от пули. – Я должен был войти в доверие, стать своим, получить неопровержимые доказательства. Только так можно было добраться до верхушки.

Видео сменяется другим – теперь это какой-то ресторан, приглушенный свет, Крылов расслаблен, пьет виски.

"Максим, ты понимаешь, что теперь пути назад нет? – говорит он на записи. – Твоя жизнь, твоя семья – всё это в прошлом. Ты один из нас".

"Я понимаю", – отвечает голос Максима из-за кадра.

"Хорошо, что ты избавился от своей жены, – смеется Крылов. – Эта праведница только мешала бы".

Я вздрагиваю, чувствуя, как внутри что-то обрывается. Избавился от жены? Это про меня?

– Что он имеет в виду? – мой голос звучит чужим, надломленным.

Максим останавливает видео, закрывает глаза.

– Алиса, то, что я тебе сейчас скажу... это самое сложное. Я... – он запинается, и я вижу, как желваки играют на его скулах. – Я был частью большой операции. Всё с самого начала. Моя работа в той фирме, знакомства, продвижение по службе – всё было создано искусственно спецслужбами, чтобы внедрить меня в окружение Крылова.

Комната начинает кружиться перед глазами. Я хватаюсь за подлокотник, чтобы не упасть.

– То есть... наша встреча? Наш брак? Всё это было...

– Нет! – он резко подается вперед, его глаза полны боли. – Нет, Алиса. Наша встреча была случайностью. Я полюбил тебя по-настоящему, клянусь всем, что у меня осталось. Но... – он замолкает, и я вижу, как ему трудно продолжить.

– Но что? – требую я, чувствуя, как внутри нарастает волна гнева. – Договаривай, Максим!

– Но когда операция перешла в активную фазу, мне пришлось... создать ситуацию, которая доказала бы Крылову мою лояльность. Доказала, что я готов отказаться от всего.

– И эта ситуация – твоя измена со мной на глазах у всех? – мой голос дрожит. – Ты предал меня по приказу?

– Нет! – он вскакивает, лицо искажено мукой. – Не так всё было! Я должен был инсценировать разрыв, да. Но я думал, что смогу объяснить тебе потом, что ты поймешь...

– А Ульяна? – я смотрю на него в упор. – Она тоже часть операции?

Максим опускает глаза, и это всё, что мне нужно знать.

– Господи, – я поднимаюсь, меня трясет. – Ты спал с ней по заданию? Это что, входило в инструктаж?

– Алиса...

– Отвечай мне! – я почти кричу, чувствуя, как слезы текут по щекам.

– Да, – его голос едва слышен. – Ульяна – офицер внедрения. Её направили, чтобы... обеспечить мне надежное прикрытие.

Я смеюсь – горько, истерично. Всё это время, пока я страдала, думая, что муж предал меня ради молодой любовницы, это был просто спектакль. Хорошо срежиссированный, профессионально разыгранный спектакль, где я была единственным зрителем, не знающим сценария.

– И что теперь? – я вытираю слезы тыльной стороной ладони. – Ты показал свой "козырь", и что? Я должна простить тебя? Понять? Восхититься твоей храбростью?

– Я просто хочу, чтобы ты знала правду, – он садится обратно, плечи поникли. – Всю правду, какой бы горькой она ни была. Я предал тебя, да. Не так, как ты думала, но предал. Выбрал операцию вместо нашего счастья. И каждый день, каждую минуту я жалел об этом.

Дверь в комнату приоткрывается, и я вижу Катю – она стоит на пороге, глаза красные от слез.

– Папа, – говорит она тихо, – можно войти?

Максим резко выпрямляется, его лицо моментально меняется, становится мягче.

– Конечно, солнышко.

Катя проскальзывает в комнату, садится рядом с ним на диван. Я вижу, как она прижимается к отцу, ища защиты и тепла. Шестнадцатилетняя девочка, которая столько лет росла без него, а теперь цепляется за каждую минуту рядом.

– Вы кричали, – говорит она, переводя взгляд с меня на Максима. – Я всё слышала про операцию.

– Прости, малышка, – Максим гладит её по голове. – Взрослые иногда не могут говорить спокойно.

В этот момент в комнату входит Ульяна. Она выглядит не так, как я помню – волосы короче, в глазах усталость. Ничего не осталось от той самоуверенной красотки, которую я застала с Максимом в нашем доме.

– Простите, что прерываю, – говорит она, и я замечаю, что её голос изменился – стал ниже, жестче. – Но у нас мало времени. Мне нужно поговорить с тобой, Алиса. Наедине.

Я киваю, хотя внутри всё сжимается от мысли о разговоре с женщиной, которая была с моим мужем. Даже если "по заданию", она всё равно была с ним, когда я страдала в одиночестве.

Мы выходим на маленькую веранду. Утренний свет заливает деревянный настил, воздух пахнет сосной и чем-то сладким – наверное, цветы на соседнем участке.

– Я знаю, что ты меня ненавидишь, – начинает Ульяна без предисловий. – И имеешь полное право. Но я хочу, чтобы ты знала: между мной и Максимом ничего не было.

Я смотрю на неё с недоверием:

– Что значит "ничего не было"? Я видела вас...

– Ты видела хорошо поставленный спектакль, – она достает сигарету, но не закуривает, просто вертит в пальцах. – Максим никогда не изменял тебе физически. Никогда. Мы изображали пару для всех, включая Крылова. Но между нами не было ничего интимного.

– Почему я должна тебе верить?

Она горько усмехается:

– Не должна. Но это правда. Максим любит тебя так сильно, что это даже мешало операции. Он отказывался пересекать эту черту, говорил, что предательство должно иметь границы.

Я опираюсь о перила веранды, чувствуя слабость в ногах. Если она говорит правду...

– А ты? – спрашиваю я, глядя на её профиль. – Ты что чувствуешь к нему?