Каждая минута растягивалась в вечность. Мимо проходили врачи, пробегали медсестры, кто-то плакал, кто-то ругался. А я сидела неподвижно. Моя собственная война, моя месть – все это казалось теперь мелким и ничтожным по сравнению с жизнью человека, поверившего в меня.

Через два часа из реанимации вышел врач. Пожилой, с печатью вечной усталости на лице.

– Вы с пациентом Закревским?

Я подскочила.

– Да! Я его коллега. Как он?

– Обширный инфаркт, – сказал он сухо, без эмоций. – Состояние крайне тяжелое. Мы сделали все возможное, чтобы стабилизировать его. Сейчас он подключен к аппаратам. Прогнозы… осторожные. Ближайшие сутки будут решающими.

Врач ушел, а я так и осталась стоять посреди коридора. Осторожные прогнозы. Это означало, что он мог умереть в любую минуту. Мой наставник. Мой единственный защитник.

Я достала телефон и набрала отца. Рассказала ему все, с трудом сдерживая рыдания. Он долго молчал.

– Дочка, успокойся, всё будет хорошо. Лев крепкий орешек, – наконец ответил папа. – Как-то Лев упоминал, что у него есть сын. Я не в курсе деталей, с Закревским мы ведь не друзья, я просто очень давно ему помог и наши пути разошлись. Его сын, кажется, работает где-то в Европе. Надо бы как-то с ним связаться, рассказать.

Сын. Я даже не знала, что у него есть сын. Настолько была занята своей проблемой, что и минуты не нашла, чтобы спросить у Льва Борисовича о нём самом, о его семье.

Только я завершила звонок отцу, как мой «призрачный» телефон завибрировал снова. Звонила помощница Закревского, женщина по имени Света, он предупреждал о ней, и лично вбил её контакты в мой сотовый.

Я с трудом заставила себя ответить.

– Елена Викторовна, здравствуйте! Простите, что беспокою, я не могу дозвониться до Льва Борисовича, а ситуация экстренная! – ее голос в трубке был полон паники. – Нам только что пришло уведомление из суда! Нас вызывают на срочное заседание, завтра в четыре часа дня, по иску Крыловой о промышленном шпионаже. Они требуют немедленно наложить арест на ваши активы и серверы! Что нам делать?

Я прислонилась лбом к холодному стеклу окна. Её паника из другого, делового мира, казалась сейчас чем-то сюрреалистичным.

– Света, подождите, – мой голос был тихим и глухим, я сама его не узнавала. – Успокойтесь и послушайте. Вы не дозвонитесь ему.

– Почему? – в её голосе прозвучало недоумение.

– Лев Борисович в больнице, – ровно сказала я. – Инфаркт. Его увезли прямо от здания Следственного комитета, почти два часа назад. Он в реанимации. Состояние тяжелое.

В трубке повисла оглушительная тишина.

– В больнице? – прошептала она через несколько секунд. – Как?!

А после я услышала в трубке тихие, сдавленные рыдания.

– Боже мой… – пролепетала она сквозь слезы.

Я смотрела на красную табличку «РЕАНИМАЦИЯ». Они нанесли удар в тот момент, когда мы были максимально уязвимы. Ольга знала, что делала. Она не давала нам времени прийти в себя, всё нагнетая и ускоряя темп. Вероятно, мой помощник и даже наставник, Закревский, так же, как и я, не спал сутками напролёт, а он немолод…

– Света, не плачьте. Лев Борисович жив, будем молиться за его здоровье. Я отключаюсь, перезвоню попозже, – сказала я и, не дожидаясь ответа, нажала отбой.

Стоя с зажатым в руках телефоном, я тупо смотрела прямо перед собой.

Что делать? Отказаться? Не явиться в суд? Это означало бы техническое поражение. Они бы добились всего, чего хотели. И вся борьба, все жертвы, инфаркт Льва Борисовича – все было бы напрасно.

Я, как зомби, подошла к грязному окну в конце коридора и посмотрела на свое отражение. Бледное, измученное лицо. Запавшие глаза. Но в их глубине не было страха. Там была только холодная, выжженная пустыня. И в центре этой пустыни прорастало что-то новое. Твердое. Несгибаемое.

Они думали, что, убрав генерала, выиграли войну. Они ошиблись. Они просто заставили солдата самому стать генералом.

Я снова поднесла к глазам сотовый, и написала Светлане ёмкое смс: «Сообщите в суд, что я буду. Перешлите мне официальное экспертное заключение Кравцова, как только оно придёт на вашу почту. И найдите контакты сына Льва Борисовича, передайте ему, что его отец нуждается в нем, как никогда».

Выдохнув, нажала кнопку отправить и убрала гаджет в карман.

Я пойду на заседание. Одна.

Глава 18

Утро дня судебного заседания встретило меня свинцовым, безразличным небом. Я не спала ни минуты. Вся ночь прошла в липком, туманном бреду, где коридоры больницы смешивались с тюремными, а звук аппарата ИВЛ, поддерживающего жизнь в теле Закревского, – с ударами судейского молотка.

Я чувствовала себя выпотрошенной.

Вина ощущалась физически, она сидела тяжелым камнем в желудке, мешая дышать. Это я вовлекла его в свою войну. Я со своей жаждой мести привела этого старого, мудрого волка на бойню, и он пал.

Я заставила себя встать с продавленного дивана конспиративной квартиры. Подошла к зеркалу в ванной и долго смотрела на свое отражение. Бледное лицо, с темными кругами под глазами, заострившимися скулами. Одинокая женщина с кучей проблем. Кожа имела серый, нездоровый оттенок человека, месяцами живущего в стрессе и питающегося наспех. Волосы потеряли блеск, висели безжизненными прядями. Я была тенью самой себя.

Поставила чайник. Приняла душ. Не спеша высушила феном волосы.

Как робот приготовила кофе, села за стол на кухне, передо мной стояла чашка горячего напитка и какая-то черствая булка, но кусок в горло не лез.

С трудом сделав пару глотков, задумалась над тем, что надеть. Мои дорогие, статусные костюмы остались в прошлой жизни, в той квартире, куда я больше никогда не вернусь.

Здесь же, в этом безликом убежище, было всего два наряда: тот невзрачный “камуфляж”, который я использовала для слежки и выживания, и простое черное платье, купленное несколько дней назад в обычном магазине на деньги, оставленные Закревским. Строгое, с длинными рукавами и закрытым воротом. Оно было дешёвым, но сшито из хорошей, плотной ткани.

За неимением альтернатив, пойду в нём. Но прежде позвоню в больницу.

После нескольких долгих гудков мне ответили. На вопрос как там Лев Борисович Закревский, получила обнадёживающий ответ: "пациент в стабильном состоянии, находится под наблюдением врачей. Извините, но детали могу сообщить только близким родственникам".

Поблагодарив девушку, нажала отбой. Хорошо. Ночь пережил, значит, должен