— Прости. Мне наскучило. — Он перекатывается на бок и протягивает мне винтовку. — Думаю, я лучше подхожу на роль наблюдателя.

— Во что ты попал?

— Надеюсь, ни во что живое. — Он закрывает глаза, будто прислушивается, затем разочарованно вздыхает. — К счастью, я не слышу криков, а значит, все еще в списке «Босс года». А вот тебе рождественских бонусов не видать.

— Дашь мне четыре рабочих дня, чтобы поплакать об этом?

Мы меняемся. Я настраиваю винтовку, регулируя сошки и используя землю для устойчивости.

— Максимум два — у меня дедлайны.

Я качаю головой, делаю глубокий вдох, мысленно обращаясь к Ти-Джею и Гае, затем смотрю в прицел, внося поправки.

— Ты делаешь это так легко, — через паузу говорит Матис.

— Я еще не выстрелила, — усмехаюсь я. Давно не стреляла дальше восьмисот метров и почти забыла, как это сложно. — Нужно рассчитать падение пули, ветер, освещение, давление…

— Кто бы мог подумать, что физика пригодится.

Я фыркаю, вычисляю дистанцию, но мир против меня: угол, свет, влажность — все влияет.

— Ветер около сорока пяти градусов с юго-запада. Уклон. Высокая влажность — удар будет слабее.

— И что это значит?

Я жму на спуск между ударами сердца, затем прищуриваюсь.

— Это значит, что я промахнусь.

Глава 9

Матис

Голдчайлд прислал мне подарок.

Еще один из моих людей. Мертвый.

Отрубленная голова в изящной белой коробке, перевязанной голубой лентой.

— Где вы это нашли? — рычу я, глядя на окровавленное лицо с синюшным оттенком.

Парню всего двадцать. Я лично завербовал Томми. Все, что он должен был делать — перевозить неценованный товар с места на место. У него была больная сестра, о которой он хотел заботиться, и я оплачивал ее лечение.

— Коробка появилась сегодня днем на складе в Уэст-Пойнте, — хмурится Сергей. — Мы ничего не знаем о том, кто ее принес или когда. Записи с камер стерты.

Голдчайлд с каждым днем становится все наглее, а «Исход» буквально терзает меня за то, что я теряю контроль над ситуацией. Их волнует только то, что мы теряем деньги. Им плевать, что моих людей режут, как скот.

Я ругаюсь, проводя рукой по лицу.

Сколько еще невинных людей должны погибнуть из-за этой идиотской вражды? Я даже не знаю, почему мой отец убил сына Голдчайлда или когда. Сергей тоже не смог заполнить пробелы.

— Ты сказал его сестре? — спрашиваю я.

Он качает головой.

Я медленно выдыхаю, пытаясь придумать план.

— Мы продолжим оплачивать ее лечение и будем отправлять ей ту же сумму, что получал Томми, плюс двадцать процентов. Я хочу, чтобы за ней круглосуточно следили следующие два месяца — на случай, если этот ублюдок попробует что-то провернуть.

— А склад?

— Прочешите его. Подключите криминалистов, и лично допроси каждого, кто был там последние сутки. Свяжись со всеми нашими информатор амин. Может, у кого-то есть данные о том, кто совершил убийство и где остальные части его тела.

Хороший человек погиб из-за денег и мести. Томми никогда даже не брал в руки оружие, не совершал ничего хуже нарушений ПДД. На этот раз Голдчайлд зашел слишком далеко.

— Объяви всем, что Томми похоронят в конце недели, и я хочу, чтобы в этом гробу лежало все его тело.

— Да, сэр.

Это полный пиздец.

Я запросил у «Исхода» дополнительные силы и ресурсы, чтобы положить конец этому кошмару, но они просто сидят сложа руки. Мы должны быть выше правительства и всего, чего касается солнце, а они оставили меня разгребать бардак, в котором, я уверен, сами поучаствовали.

Мой отец умер задолго до того, как смог подготовить меня к чему-то большему, чем психологическая война. Я чувствую себя не в своей тарелке.

— Есть еще идеи? — спрашиваю я.

Сергей был правой рукой моего отца. Без его помощи я бы давно погиб. Люди уважают его, и он знает, как выжить в этом мире. В отличие от меня.

— Отправь послание.

Я резко поднимаю на него взгляд.

— Новая кровь только усугубит ситуацию. Их ответ будет жестче.

— Они убили твоего человека, — серьезно говорит он. — Голдчайлд должен понять, что бывает за подобные выходки.

Я хмурюсь, обдумывая его слова. Мы слишком долго держали оборону. Всегда действовали строго в ответ и пропорционально преступлениям Голдчайлда, оставаясь выше той грязи, что он на нас бросал.

— Ты прав. Сделай это.

Я массирую виски и смотрю на гору бумаг на столе. Иногда я не уверен, какая часть семейного бизнеса мне нравится больше — легальная или нет. В мире хедж-фондов никто не умирает, но я могу захлебнуться в документах.

В голове всплывает отрубленная голова Томми. Я работаю уже больше четырнадцати часов. Мне нужен перерыв. К счастью, у меня есть идеальное лекарство от плохого дня.

Встаю со стула, выхожу из кабинета и направляюсь через двор к гостевому домику у бассейна.

Может, я стал немного экстрасенсом. Или просто мудрее своих лет. Потому что вот она — сидит на крылечке и смотрит на ночное небо.

Назовите это интуицией. Внутренним чутьем. Тем, что появилось после часов просмотра записей с камер просто из любопытства. Или, может, из голода.

Так или иначе, я здесь. Мои методы вычисления, что Зал будет снаружи, останутся моей маленькой тайной.

— Не спится? — спрашиваю я.

Риторический вопрос, конечно. Я знаю, что нет. В ее досье это указано, но мешки под глазами — явный признак.

Она резко поднимает на меня взгляд, одеяло падает, а она вскакивает на ноги, подняв руки, будто готовится дать отпор.

ПТСР — жестокая штука.

Она моргает пару раз, прежде чем спросить:

— Что ты здесь делаешь?

Я оглядываюсь на гостевой домик, бассейн, затем на главный дом.

— Кажется, это моя собственность. Что дает мне определенные права.

Она смотрит на меня пустым взглядом, от чего мне становится жарко. Ее огонь вернулся.

— Перефразирую. Почему ты покинул теплый дом в три часа ночи?

— Прогуливаюсь?

Она поджимает губы, молча говоря: давай еще раз.

— Полнолуние. Как работодатель, я обязан защитить тебя от ночных тварей.

Мы оба смотрим на полумесяц. Похоже, это тоже не сработало.

Я ухмыляюсь и присаживаюсь рядом с ней. Постукиваю по свободному месту, делая виноватое лицо. Она сужает глаза, на секунду задумывается, но садится. Тепло от ее тела проникает в узкое пространство между нами, и мне хочется притянуть ее ближе.

Я хочу ее назад.

Я знал это с подросткового возраста, и несмотря на все изменения, которые пережил с тех пор, как она ушла, это осталось единственной правдой.

Я хочу, чтобы Залак