– Аккуратно там, – прошептала я.

Потом подняла голову. Наши взгляды встретились. В его глазах было что-то тёплое, глубокое. Он медленно склонился ко мне, я замерла.

Его губы коснулись моих. Сначала осторожно, как бы спрашивая разрешения. Потом увереннее. Он целовал меня нежно, чувственно, вкладывая в этот поцелуй невысказанные слова и пять лет ожидания.

В нём была вся наша боль, всё недоумение, вся тоска и вся надежда. Я ответила ему, положив руки ему на плечи, чувствуя, как по телу разливается пьянящее тепло.

Мы стояли так, в прихожей и целовались, как два подростка. Будто этот поцелуй был тем самым, который должен был случиться давным-давно, когда я должна была встретить его со службы после ранения.

Он медленно оторвался, его дыхание было сбившимся. Он прикоснулся пальцами к моей щеке.

– Надо идти, – тихо сказал он.

– Я буду ждать, – так же тихо ответила я.

Он вышел, а я ещё долго стояла у закрытой двери, прикасаясь пальцами к своим губам, всё ещё чувствуя на них его тепло.

(Артём)

Обеденный перерыв. Мы с Шиловым сидели в кабинете, разминая затёкшие спины после утреннего выезда. Достали свои контейнеры с едой.

– Ну что, папаша, как там твои? Дочка как? Отдохнул хоть за эту неделю? – с набитым ртом поинтересовался Шилов.

Я не смог сдержать широкую, глупую улыбку, которая сама расползлась по лицу. – Да всё... Всё отлично. Алёнка – чудо. И... Вероника теперь с нами живёт.

Шилов отложил вилку и присвистнул. – Да ну? Серьёзно? Ну ты даёшь, Волков! Быстро ты её в свои сети-то прибрал.

– Она ни в какие сети не попадала, – огрызнулся я беззлобно. – Просто... так сложилось. И Алёнка моя. Сто процентов. Тест пришёл.

– Это дело! – Шилов одобрительно хлопнул меня по плечу. – Значит, теперь будешь официально её оформлять? Удочерять, что ли?

– Конечно, – твёрдо сказал я. – Только хочу не только её. Я и Веронику хочу официально оформить. Как свою жену.

Шилов снова свистнул, на этот раз протяжно и с нескрываемым уважением. – Ну, правильно! Раз у тебя такая любовь да взаимность, чего яйца-то мять? – он подмигнул мне и похабно усмехнулся. – Вы с ней уже, значит, шпили-вили там?

Всё моё хорошее настроение мгновенно испарилось. Лицо стало каменным. Я отставил свой контейнер и посмотрел на него прямо.

– Шилов, – сказал я тихо, его ухмылка сразу слетела. – Больше никогда так не говори. И не спрашивай. Это моё личное дело. Понял?

Он отвёл взгляд, немного смущённый. – Да ладно, не кипятись, Артём. Шутка же. Вижу, что у тебя к ней всё по-серьёзному. По-настоящему.

Я молча кивнул, отхлебнув воды из бутылки, давая ему понять, что разговор на эту тему закрыт.

– А она-то? – после паузы осторожно спросил Шилов. – Тебя любит? Как думаешь?

Я тяжело вздохнул, глядя в окно. – Не знаю, – честно признался я. – Но я работаю над этим.

В этом признании была вся моя правда. Вся моя надежда и вся моя решимость. Я вернул её в свой дом. Теперь предстояло вернуть себя в её сердце. И я был готов приложить все усилия, чтобы когда-нибудь услышать от неё те самые слова, которые я сам был готов сказать ей в любое время суток.

Мне нравилось просыпаться с мыслями, что она здесь. За стеной. Это чувство не приедалось. Каждое утро, едва открыв глаза, я ловил себя на этой мысли, и на душе становилось светло, будто внутри включали солнце. Эта тихая радость давала такой заряд энергии, что готов был горы свернуть.

Мои девочки. Вероника и Алёнка. Теперь они были моим главным двигателем, моим смыслом и моей ответственностью. Я ловил себя на том, что постоянно думал об их будущем. Чтобы они ни в чём не нуждались. Никогда. Чтобы у Алёнки было всё самое лучшее – образование, возможности, та самая комната с обоями, которые она сама выберет в следующий раз. Чтобы Вероника могла не считать каждую копейку, не смущаться, когда брала мою карту, а покупать себе то, что ей нравится просто потому, что ей этого хочется.

Моя работа пожарным была делом чести, но не кошелька. Зарплаты хватало на одного, но для семьи, для будущего – маловато. У меня были деньги. Немаленькие – солидная выплата за то самое ранение лежала на депозите, да и я всегда был бережливым, половину зарплаты откладывал. Но эти деньги не вечны. Их можно было просадить на быт, а можно – вложить в настоящее дело, чтобы оно приносило стабильный доход.

Мы с Архипом давно крутили свою небольшую фирму – установка отопления. Дело было перспективное, клиенты пошли, но всё как-то неспешно, кустарно. Нас двое, а объёмы работ такие, что нужны ещё руки, своя техника, склад для материалов. Нужен был рывок. Капиталовложение и чёткий план.

Я уже не первый день ломал голову, как это провернуть. Сидел вечерами после того, как Алёнка засыпала, а Вероника уходила в свою комнату, и строчил цифры и схемы в старом блокноте. Просчитывал, сколько нужно влить, чтобы нанять бригаду, арендовать помещение под офис и склад, закупить профессиональный инструмент. Архип был отличным специалистом, но с коммерческой жилкой и амбициями у него было туго. Его устраивало то, что есть. Меня – нет. Теперь точно нет.

Я видел, как Вероника украшала нашу квартиру. Как она с такой нежностью выбирала шторы, расставляла безделушки. Она превращала моё холодное жилище в дом. И я хотел дать ей больше. Не просто крышу над головой, а уверенность в завтрашнем дне. Фундамент, на котором она могла бы строить свою жизнь, нашу жизнь, не оглядываясь на прошлые обиды и неудачи.

Мне было плевать на роскошь. Но я хотел дать им прочность. Независимость. Чтобы, даже если со мной что-то случится, у них осталась бы не просто память, а реальная опора.

Так что пора было перестать просто мечтать и начинать действовать. Пора было поговорить с Архипом и убедить его, что пора вырастать из гаражного цеха во что-то серьёзное. Ради моих девочек. Ради того, чтобы утренняя улыбка Вероники и счастливый смех Алёнки были гарантией не только на завтра, но и на много-много лет вперёд.

Глава 25

Прошло уже восемь дней, а я до сих пор не могу поверить в эту новую жизнь. Каждое утро просыпаюсь и какое-то время лежу, слушая, как рядом дышит Алёнка. На душе и радостно, и тревожно одновременно.

Эта квартира постепенно стала таким тёплым, уютным гнёздышком. И Артём... Он не давит, не требует от меня ничего, не упрекает ни в чём.

Его забота ненавязчивая – то чай нальёт, когда я сижу на кухне, то незаметно накроет пледом, если я уснула случайно в зале. Каждый его спокойный взгляд, каждая улыбка в сторону Алёнки – всё это заставляет меня таять внутри. Меня к нему так тянет, что сил нет сопротивляться.

Но именно эта его всё и пугает. Я ведь здесь на птичьих правах. Его банковская карта лежит у меня в кошельке, а я пользуюсь ею с тяжёлым сердцем – только на еду и какие-то мелочи для дома. С постоянной оглядкой на то, что с меня потребуют все эти деньги вернуть. Купить себе что-то просто потому, что понравилось? Не могу. Каждая потраченная копейка напоминает – я здесь на его содержании.

И я прекрасно понимаю – это ненадолго. Как только придёт компенсация за сгоревший дом, мне придётся уехать. Потому что там, за стенами этой квартиры, осталась моя мама. Какая бы она ни была – вечно недовольная, осуждающая, испортившая нам с Артёмом столько лет – она всё равно моя мать.

Она сейчас ютится по чужим углам, и я не могу позволить ей одной влачить такое существование. Чувство долга, эта проклятая родственная связь, не дают мне просто забыть о ней и остаться в этом уютном мире.

Мы с мамой купим на эти деньги маленькую квартирку. Самую простую, но свою. И я снова окажусь в том же замкнутом кругу – её вечное ворчание, упрёки, недовольные взгляды на Алёнку, которая всё больше напоминает отца. И я буду разрываться между чувством долга перед матерью и желанием быть здесь, рядом с человеком, от одного прикосновения которого перехватывает дыхание.