к переезду на всех парах поезд. И вот уже лежит на рельсах неаппетитная куча. Тело отдельно, голова отдельно. Моргает глазами, смотрит на свои внутренности – кровь, кишки, распидорасило! – и пытается сообразить, что произошло.
Эта картинка получилась такой яркой и отвратительной, что я морозно передернула плечами. Постояла еще немного, пытаясь сориентироваться, и решительно двинула в свой кабинет, где в одном из шкафчиков пряталась пузатая бутылка «Maison Gautier» сорокалетней выдержки. Такой породистый коньяк полагается смаковать по крохотному глоточку после чашки черного кофе, но я по-босяцки добавляла его прямо туда. Однако сейчас мне было не до кофе и вообще ни до чего.
Сделав большой глоток из горлышка, перевела дух, дождалась, когда расширившаяся вместе с сосудами вселенная вернется обратно, и хотела повторить, но притормозила.
Напиться в дымину – это проблему не решит, а голова мне сегодня нужна максимально ясная, поскольку именно в таком сисечно-сосисочном состоянии вернется Дроздов. Разговаривать с ним будет бессмысленно, а вот контроль за ситуацией очень даже понадобится.
Я прилегла на диван, стараясь не смотреть на кресло, где лежал пакет с трусами. Ощущение было такое, что мой муж драл какую-то девку прямо здесь и сейчас, в этой комнате, у меня на глазах. Да не какую-то, а вполне конкретную – их хозяйку. Она представлялась мне то пышной блондинкой, то худой, как ветка, брюнеткой, то рыжеволосой ведьмой. Хотя нет, судя по размеру трофея, пышной эта коза быть точно не могла. От силы эска. Изящная, стройная. Как раз в Пашкином вкусе.
Интересно, как долго это продолжается? С сексом у нас разладилось довольно давно. Я, конечно, говорила себе, что десять лет в браке, не считая двух добрачных, - это тот стаж, когда странно ждать бурной активности в постели. Но если в общем и целом здоровый тридцатилетний мужик с исправным либидо неделями не прикасается к жене, это уже даже не звоночек, а цельный колокол. Набат!
Хотя, если подумать, все сломалось еще раньше. Пять лет назад, в тот момент, когда мы получили по диагнозу на брата, каждый из которых лишал нас возможности стать родителями. И если с моим еще можно было пободаться, Пашкино безнадежное бесплодие ставило на этих попытках жирный крест бессмысленности.
«Ну что ж, значит, сэкономим на гондонах, - пожал он плечами. – Всегда можно найти какой-то плюс».
Тогда со мной приключилась знатная истерика, и я довольно долго отпихивала его от себя. А когда мы снова стали спать вместе, все уже было не так, как раньше. Прохладнее, формальнее. Будто по разнарядке. Супружеский долг, ага.
Я пыталась завести разговор о донорстве спермы и ЭКО, об усыновлении, но тут Пашка был категоричен.
Нет, Аня, отрезал он, чужой ребенок мне не нужен.
Тогда я чуть было не ушла от него, но… В общем, не ушла. Мы как раз обживались в новом доме, и я с головой нырнула в его обустройство. А еще завела собаку – красавицу колли по имени Ганна. Конечно, она не могла заменить мне ребенка, но все же немного утешила. К несчастью, два года назад Ганьку сбила машина. На вторую попытку я не отважилась: терять любимое существо было слишком больно.
И все же этот глоток коньяка мне помог: срезал самые острые шипы. Боль стала тупой – тоже мучительно, но не в крик. Я лежала, смотрела в потолок, вслушивалась в тиканье часов. «Тик» чуть громче, «так» тише. Размер две четверти, темп анданте. Или модерато? В музыкальной школе я была троечницей.
Незаметно стемнело, и я равнодушно отметила, что уже почти семь. Спустилась на кухню, заглянула в холодильник. Обычно я готовила завтраки, а обеды и ужины – приходящая через день домработница Марина. Мне оставалось только разогреть и нарезать какой-нибудь салатик.
На нервной почве вдруг пробило в жор. Я вытащила все, что нашла, и смолотила без остатка – и за себя, и за того парня. В самом буквальном смысле, потому что Пашке ужин точно не понадобится, из ресторана придет.
Бог ты мой японский, еще только не хватало за него переживать, как бы он голодным не остался!
Да чтоб ты вообще сдох, скотина! Желательно прямо хером в бабе, для ее пущего веселья.
Я прислушалась к себе, не возмутится ли встроенное убеждение о том, что никому и ни при каких обстоятельствах нельзя желать смерти. Но нет – ни малейшего угрызения.
Сыто отдуваясь, я вернулась в кабинет, а заодно и на эмоциональные качельки. «Чтоб ты сдох!» ритмично чередовалось со слезливым «ну вот как так, а?», пока меня не укачало и не начало мутить. Дело шло к ночи, я принесла из спальни постельное белье, разложила и застелила диван, но ложиться не стала. Независимо от всего прочего Дроздов приедет пьяным в дрова, и эти самые дрова необходимо будет грамотно складировать. Точнее, проследить за процессом. Не хватало только, чтобы он сверзился с лестницы и сломал шею. Ну да, мое пожелание в таком случае исполнилось бы, но я имела в виду не совсем это.
Где-то в начале второго со двора донесся невнятный шум, потом открылась входная дверь. Вопреки ожиданиям, Алексей не тащил на себе мертвое тело, а лишь поддерживал, чтобы оно не рухнуло. Доставив Пашку в гостевую на первом этаже, носившую кодовое наименование «бухая комната», охранник пожелал мне спокойной ночи и удалился. Заглянув туда, я убедилась, что пиджак висит на спинке стула, туфли стоят у кровати, а Пашка дрыхнет на боку поверх покрывала. Осталось только принести из душа дежурный тазик.
Поставив его на коврик, я невольно зацепилась взглядом за пиджак. Из кармана торчал телефон – и как не посеял?
Телефон, говорите? То, что доктор прописал.
Глава 3
На самом деле пил Пашка не так чтобы часто. Не чаще среднестатистического гражданина. И не больше. Но вот порог выпиваемости у него был патологически низким и, главное, внезапным. Только что молодец-огурец, раз - и уже кулек полужидкой биомассы. На такой случай алгоритм был проработан досконально, как у МЧС.
Доставить тело домой, занести в комнату на первом этаже, снять пиджак и обувь, положить на бочок, поставить рядом тазик, а на тумбочку – трехлитровую банку воды. Ну и послушивать, как там и что. За десять лет отработалось до автоматического состояния.
Только вот сейчас прислушиваться я не собиралась. Вытащила из кармана пиджака телефон и ушла к себе. Никогда не следила, не подглядывала и представить не могла,