Съемочная группа встрепенулась, собираясь занять свои места, но пальцы Алекс помедлили, прижатые ладонью Антона.

– Для заброшенного поселка тут чересчур людно, – ни к кому не обращаясь, тихо буркнул оператор, нехотя отпуская девичью руку.

– Скоро вернемся в город, там насладишься одиночеством. – Саша уже спешила, сохранив в подушечках пальцев легкий жар от колкой бороды.

– Надеюсь, что не одиночеством. – Тони проводил глазами тонкую фигурку, стремительно летящую прочь.

– На исходные! – Зычная команда режиссера вспугнула пару ворон и вернула мысли Куликова к съемкам.

Пряча петличку[10] за ворот свитера Николая, Антон почуял алкогольный выхлоп. Глаза актера характерно блестели.

– Говорить сможешь? – так, чтоб не слышали остальные, спросил оператор.

– Я даже спеть могу! – Голос звучал бравурно.

– Не сомневаюсь. – Прикрепляя батарею к ремню брюк, рыжий отодвинул полу куртки. Внутренний карман был подозрительно оттянут тяжелым грузом.

– А это я реквизирую, – вытаскивая полушку водки, заметил он и шикнул на вознамерившегося возмутиться артиста. – Или хочется, чтобы Алекс вычла день простоя из гонорара?

Перспектива работать бесплатно подействовала на кинозвезду отрезвляюще, но ущемленное самолюбие требовало изобразить обиду. Придав лицу выражение непризнанной гениальности, Николай разразился тирадой:

– Вообще-то я не из-за денег согласился на роль, а ради искусства! Гнусный акт шантажа словно выпустил из меня весь дух творчества. Теперь я подобен сдувшейся резиновой кукле, из которой стравили воздух. Одному Богу известно, что сможет накачать меня обратно!

– Да ты, я вижу, уже накачался изрядно! Но лыко вяжешь, хорошо.

– Та я еще и стакана выпить не успел! И потом, у меня пятьдесят лет практики – успел и секретарем парткома побывать!

– Страшный вы, оказывается, человек, Николай. Толкните мне партийную речь для проверки бодика[11].

– Товарищи! Наш слет сумел оправдать возложенную на него ответственность и достигнуть высоких результатов… – вдохновенно начал бывший член парткома.

– Отлично! – прервал Антон и крикнул Яровому: – Дэн, кинь мне кошку!

– Какую кошку? – Недоумевающий ассистент оторвался от камеры.

– Дохлую! Забыл ее на журавля нацепить.

Пару раз моргнув, Яровой наконец осознал потребности Куликова.

– Мохнатку, что ли? Лови! – И запустил в рыжего пушистой, похожей на муфту ветрозащитой для микрофона, прикрепленного на длинную телескопическую удочку.

– Помреж?

Тельман выжидающе глянул на Антона, тот кивнул в ответ.

– Камера?

Режиссер перевел взгляд на Дэна – парень поднял вверх большой палец.

– Николай?

Актер выразил энтузиазм активной мимической атакой.

– Дамы?

Дэвид оглянулся на притихших Сашу и Эмму, улыбнувшись актрисе краешком губ.

– Приготовились! – прозвучало над заброшенной деревней.

– Мотор! – отчетливо произнес Тони.

– Начали!

Узловатые морщинистые пальцы Николая скользнули по темным от времени спилам бревен. Неторопливо пройдя несколько шагов, мужчина задумчиво посмотрел вдоль бывшей деревенской улицы. Глаза его затуманились, то ли подернутые дымкой слез, то ли захлестнутые давними переживаниями. Зазвучал хриплый надтреснутый голос:

– А они все бегут и бегут, с каждым витком все быстрее. И нет способа остановить, задержать, замедлить хоть чуть-чуть. Вздохнул – наступила весна, моргнул – и птицы вновь тянутся к югу, не успел опомниться – пролетел еще один год. Словно кто-то специально раскручивает карусель, чтобы ты не успел разглядеть и запомнить деталей – события сливаются в размытый вихрь непримечательных дней. Ты мчишься, летишь, бежишь, торопишься все успеть, но внезапно осознаешь себя медленно плетущимся по обочине, вдоль которой с ревом несется яркий ослепительный экспресс под названием «жизнь». И ты замираешь на склоне дней, оглядываясь назад, где, точно заезженную кинопленку, крутят фрагменты воспоминаний. И уже непонятно, где игры памяти, а где реальность, точно и не жил вовсе, а лишь посмотрел кино. И был ли ты? Или это герой скучной книги, где весь сюжет уместится на листе, из страницы в страницу куда-то бежал, спешил, разменивал десятилетия и года на рутину и суету? А дорога, что вела к успеху, завершается тупиком, и серая пустота засасывает тебя в болото несбывшегося…

Монолог тек тягуче, неторопливо. Слова по капле просачивались через фильтр души лирического героя. Камера вела актера вдоль покосившегося забора. Безотрывно и не мигая следил за ним режиссер. Алекс же косилась на Эмму, которая, в детском восторге приоткрыв рот, ловила каждую фразу Николая.

– Стоп! – рявкнул Дэн, и Тельман глянул на него вопросительно.

– Тони микрофон в кадр макнул!

– Вряд ли. На среднем плане его точно не видно, да и на общаке не должен был мелькнуть, – недоверчиво заметил Куликов.

– Сам глянь, раз меня за слепого держишь!

– Спокойно, парни. Возвращаемся на исходные, – пресек операторские разборки режиссер.

– Это было прекрасно, – громкий восхищенный вздох Эммы заставил всех обернуться. – Николай, вы природный талант! – продолжила актриса, и бледные щеки «таланта» зарделись от похвалы. – А кто автор текста?

– А это у нас господин Тельман два в одном – сам пишет, сам режиссирует. Скоро и сам продюсировать начнет, – прозвучал ироничный голос Алекс.

– Не переживай, Шура, я не отберу твой хлеб, – с улыбкой парировал Дэвид.

– Конечно. Он черствый и тебе не по зубам.

Режиссер хотел еще что-то возразить подруге, но заготовленная тирада была стерта в зародыше внезапно подлетевшей к Тельману Эммой:

– Дэвид, это гениально! Ты круче Шекспира. Пожалуйста, напиши для меня роль! – И девушка приложила ладони к солнечному сплетению в театральном умоляющем жесте. – Этими словами ты проник в меня так глубоко, как еще ни у кого не получалось! У тебя истинный дар – разжечь пожар в душе. Потрогай – я всю горю!

Актриса схватила Дэвида за запястье и прижала руку к своей шее у самой ключицы. Тельман придурковато улыбнулся, и Алекс готова была расцеловать Дениса, ядовито поинтересовавшегося:

– Огнетушитель дать? Или в лужу опять нырнешь, чтобы потушить?

Эмма вспыхнула, зло зыркнув на Ярового, но режиссера отпустила. Выражение секундного смятения сменилось на лице Тельмана привычным задумчиво-озабоченным, и, нервно взъерошив непослушные волосы, он вернулся к съемочному процессу.

– Так… На чем мы остановились? Николай, расслабляться рано. Нам нужно еще многое воплотить.

Артист воодушевленно кивнул:

– Я буду вашей глиной – лепите меня!

Но по мимолетно брошенному взгляду было понятно, что Дэвид с удовольствием бы сейчас «полепил» из Эммы.

По мнению Алекс, следующий дубль вышел техничнее и грубее первого. Интонационные паузы стали короче, шаги быстрее, и движения резче. Но режиссер остался доволен. Причиной тому во многом была сидящая рядом, согласно кивающая на все происходящее голубоглазая блондинка.

– Что может зваться жизнью? – меж тем продолжал идти по сценарию Николай. – Подобна ли она подернутой ряской застойной заводи или похожа на стремительный поток горной реки, чистой, ледяной, бодрящей, манящей испить из него?

На этой фразе актер скрестил руки на груди и обнял себя