— Я вообще не понимаю, о чём ты! То, что ты был на войне, а эта твоя Вероника с другими таскалась! Ты знаешь, какие про их семью слухи ходили? Что отчим её за деньги сдаёт, а мать совсем помешалась! Ты хотел себе такую родню? Я — нет! Да и ребёнок — неизвестно чей…

Она не успела договорить. Что-то во мне сорвалось с цепи. Низкий рык вырвался из груди:

— НЕ ЧЕЙ-ТО! ЭТО МОЙ РЕБЁНОК! Я ЕЁ ОТЕЦ!

Я не узнал свой голос. Он был хриплым, полным такой боли и ярости, что даже она отпрянула, испугавшись по-настояшему.

— А ты лишила меня этого! Ты отняла у меня пять лет жизни моей дочери! И всё только потому, что тебя кто-то что-то сказал?! Я тебя не понимаю! Не ожидал!

Я стоял, тяжело дыша, сжимая кулаки. Передо мной была не мать, а чужой, страшный человек, который одним своим решением искалечил несколько судеб. И в её испуганных, бегающих глазах я не видел ни капли раскаяния. Только страх разоблачения и упрямое желание стоять на своём.

Я развернулся и пошёл прочь. Каждый шаг отдавался в висках гулким эхом. Я не видел ничего вокруг, только размытые контуры машины, где ждала Алёнка.

— Сынок! Постой! — её пронзительный голос, настиг меня. — Ну с чего ты взял, что она твоя?! Это опять тебе Вероника напела что-то! Мужик наверно бросил, а тут ты, вот она и наплела тебе!

Я резко развернулся. Бешенство, чёрное и густое, подступило к горлу. Я сам испугался его силы, но остановиться уже не мог.

— Ты бессовестная, — выдохнул я. — Ты ни черта не знаешь, а готова вылить тонну говна, лишь бы не признать свою вину? Ты сейчас пробила дно. Не смей больше никогда говорить такое про Веронику. Она намного лучше и чище, чем ты думаешь.

Я видел, как она попятилась от моего взгляда.

— А если сомневаешься, моя ли это дочь, то смотри!

Я широким шагом подошёл к машине, рывком открыл дверь со стороны Алёнки. Она смотрела на меня большими испуганными глазами.

— Всё хорошо, солнышко, всё хорошо, — пробормотал я, беря её на руки. Она инстинктивно обвила мою шею маленькими ручками, прижалась ко мне всем телом, пряча лицо у меня на плече.

Я повернулся к матери, держа на руках нашу с Вероникой дочь.

— Смотри, мама. Ну? И ты хочешь сказать, что она не моя?

Мать стояла, открыв рот. Её взгляд метался от моего лица к лицу Алёнки, впитывая то самое сходство, которое я уже видел. На лице появилась искренняя растерянность.

— Тёма, я не… — прошептала она.

— Не знала? — безжалостно перебил я. — Ты не знала, но продолжала утверждать. Из-за тебя я бросил Нику. Не увидел, как родилась моя дочь. Да я пять лет жил с чувством, что меня предали! Зато теперь ужасной родни нет, которая бы порочила твою безупречную репутацию!

Она бессильно взмахнула рукой, стараясь сохранить остатки достоинства. — Прекрати, Артём, ребёнка пугаешь.

Я замолчал, понимая, что Алёне не надо это всё слушать.

Мать перевела взгляд на Алёнку, пытаясь натянуть на лицо подобие ласковой улыбки. — Солнышко, как тебя зовут?

— Не надо, мама, — глухо сказал я.

Но Алёнка, доверчивая и не понимающая подтекста, тихо ответила:

— Меня зовут Алёна Назарова.

— Алёнушка, какое красивое имя, — голос матери стал ласковым. — Пойдёшь ко мне чай пить? С вареньем.

Алёнка испуганно покачала головой и крепче прижалась ко мне. Может, и правда, мама внезапно всё осознала, вот только я не научился так быстро переобуваться.

— Не думаю, что она вообще когда-нибудь захочет к тебе пойти, — сказал я с ледяной уверенностью. — Так же, как и Вероника. И да, мам, хочешь ты этого или нет, но я женюсь на Веронике. И Алёнку усыновлю. Стану ей настоящим папой официально.

Я видел, как с её лица окончательно слетела всякая маска, осталась лишь бледная, стареющая женщина, расстроенная, раздавленная от осознания своего поступка. Очень хотелось верить, что она всё-таки осознала, а не играла на публику.

— А на свадьбу не приходи, — закончил я, поворачиваясь к машине. — Не хочу тебя там видеть.

Я усадил Алёнку на место, пристегнул ремень, поймал её испуганный взгляд и провёл рукой по её волосам. — Всё хорошо, Алён. Не переживай, тебя никто не тронет и не обидит пока с тобой я.

Захлопнув дверь, я обошёл машину, не глядя на одинокую фигуру рядом с машиной. Я сел за руль, завёл двигатель и тронулся с места. В зеркале заднего вида она ещё стояла, маленькая и беспомощная, но у меня сейчас не было для неё ни капли жалости. Только тихая, холодная пустота. Может, когда-нибудь спустя месяцы я смогу её простить, но не сейчас.

Глава 19

Мы ехали в молчании. Я всё ещё чувствовал во рту горький привкус ярости и предательства. Сжав руль, я смотрел на дорогу, но видел лишь бледное, испуганное лицо матери. И маленькую фигурку Алёнки, прижавшуюся ко мне, как к единственной защите.

— Папа? — тихий голосок вывел меня из оцепенения. — Мы поссорились с бабушкой?

Я глубоко вздохнул. — Взрослые иногда ссорятся, солнышко. Но это не твоя вина. Всё хорошо.

Она помолчала, а потом спросила с надеждой: — А мы сейчас поедем домой?

Её слова стали тем якорем, который вернул меня к реальности. К тому, что действительно важно. Дом. Наш дом. Который нужно сделать по-настоящему её домом.

— Домой, — твёрдо сказал я. — Но сначала заедем в магазин. Нужно купить обои для твоей комнаты. Ты же хотела звёздочки?

Её лицо просияло, и весь мой внутренний холод начал таять от этого света. Да, чёрт возьми, всё правильно. Вероника вернётся в дом, где всё будет готово для неё и для нашей дочери. Где не будет вранья. Где стены будут того цвета, который выберет она.

В строительном гипермаркете мы с Алёнкой затерялись среди бесконечных стеллажей с рулонами. Я чувствовал себя немного потерянным в этом море узоров и оттенков.

— Ну что, командир, — сказал я, останавливаясь перед отделом с детскими обоями. — Давай выбирать твоё будущее королевство.

Я показал на рулон с нежно-розовым фоном и милыми белыми зайчиками. — Смотри, какие симпатичные. И сердечки есть.

Алёнка внимательно посмотрела и… сморщила носик. — Фу, — сказала она с неподражаемой детской искренностью. — Пап, ну это для маленьких. И не все девочки розовый любят, ты знал?

Я не смог сдержать улыбку. В её тоне была такая взрослая, глубокомысленная снисходительность. — Не знал, — честно признался я. —