Зараза протестующе мякает, запрыгивает на стол, ложится и начинает вылизывать то, на что я пытаюсь покуситься. Не люблю, когда он так делает, но сейчас я слишком сильно увлечена своими мыслями, чтобы заниматься воспитательной деятельностью. С удовольствием вдыхаю горьковатую дымку напитка и, закатив глаза, делаю небольшой глоток.

На природе не хватало чашки дорогого кофе, его аромата и бодрящей кислинки, остающейся на языке. Могла спокойно обойтись без типичных удобств и маленьких радостей, но за годы ночной работы над текстами привыкла к крепости хороших зёрен.

Чтобы занять себя чем-то нейтральным, набираю родителям. Несколько дней с ними не говорила, а в гости заезжала последний раз ещё до развода. Желание повидаться с их стороны пресекала на корню, не хотела погрязнуть в их сожалении и в нравоучениях, что они меня предупреждали по поводу Сергея.

Никогда его не любили, особенно отец. Почему-то с самой первой встрече не зашло у них общение. Папа считал Липатова прохвостом, женившемся на мне из-за квартиры и прописки. Я была ослеплена яркими чувствами, красивыми ухаживаниями, а в результате осталась с дворовым котом почти у разбитого корыта.

— Доченька, ты как? — распускает нюни мама, шмыгая носом. До сих пор волнуется обо мне, словно я маленькая девочка. Как что, так слёзы на пустом месте.

— Всё хорошо, мам, — улыбаюсь в трубку, будто она меня видит. — Побывала с Надюшей на озере. Ночевали в палатках. Было весело.

— Может приедешь на неделю? — уговаривает. — Папа бассейн почистил, а у меня новые розы зацвели.

— Приеду, — соглашаюсь. — Разберусь с делами и приеду.

Мы ещё некоторое время делимся новостями, пока звонок со второй линии не начинает раздражающе пиликать в ухо. Прощаюсь и принимаю вызов от Надюхи, томно вздыхающей в динамике.

— Чего уехала так срочно? — скучающе тянет, прежде чем вывалить наболевшее или внезапную радость. Она всегда затягивает прелюдию перед тем, как начать насиловать мозг.

— Кран потёк. Вернулась, пока никого не затопила, — вру безбожно, потому что своё наболевшее рассказывать не собираюсь. Не для нежных фиалок такая информация, да и стыдно признаться в своём разврате.

— А я думала, от Артёма сбежала, — роняет, а я напрягаюсь. Сколько людей стало свидетелями моего позора? Вдруг наш тройничок стал новостью дня?

— Он искал меня? Спрашивал что-нибудь у тебя? — осторожно интересуюсь, сгорая заживо. Сердце бешено скачет в грудной клетке, пламя пожирает внутренности, кожа побагровела даже на пальцах, вцепившихся в столешницу.

— Да я не видела его, — хитро хихикает, и меня чуть отпускает. — Юре позвонила мама и попросила купить лекарства, так что мы сбежали, пока все были заняты сборами. Слушай, ты была права, Анит. Он такой хорошенький. Так поёт, так рассказывает истории, а в постели…

Час слушаю дифирамбы Гузману, изредка вставляя интересующие вопросы. Вроде мне ничего не грозит. Регистрировалась Надюха на свой паспорт, а меня записала по псевдониму. Саму Надюху по прописке не найти. Там коммуналка, наполненная тараканами и алкашами.

Отвязавшись от настойчивой подруги, залезаю под одеяло. Вроде хочется спать, а сон не идёт. Сто́ит закрыть глаза, и пошлые картинки мелькают одна за другой. Это какой-то кошмар. Не понимаю, чем выбить видения из головы. Самое страшное, что мне понравилось. И не только сам процесс.

Несмотря на наше короткое знакомство, казалось, мы были на одной волне. Они не мешали, не перетягивали внимание, а будто дополняли друг друга. Не думала, что могу быть такой озабоченной, голодной до ласк, требовательной до поцелуев, с диагнозом — острый недотрах. Возбуждало пошлое осознание, что Артём имеет меня на глазах Марата, а потом первый смотрит, как берёт второй.

Измучившись и наворочавшись, подскакиваю и пакую спортивную сумку. Собираю зарядки, ноутбук, кошачий корм, миску, лоток, сажаю упирающегося Тишку в переноску и всё забрасываю в машину. Завожу движок, и сама себе киваю. Правильно. Отдохну у родителей, проветрю мозги и как раз начну новый роман.

Правда, сюжет немного меняется. У надменного босса появляется лучший друг, такой же аморальный тип, как беспринципный Марат. Они оба заинтересовались хорошенькой секретаршей, а она грезит о чистой и вечной любви. И, вроде, её добиваются два принца на разномастных конях, а она всё никак не может выбрать и решиться на прыжок в пропасть страсти.

Вокруг завязывается нешуточная борьба. Друг красиво поёт, соблазняет цветами, заговаривает зубки. Босс от ревности срывается на ней, отдаёт приказы, издевается. То орёт и оскорбляет, то внезапно прижимает к стене, а дурная голова кружится, и проклятые бабочки в животе бьются в припадке.

Глава 20

Артём

Все мои попытки найти Аниту оказываются бесполезны. Пока помогаю разбирать и грузить в грузовик палатки, бо́льшая часть женского пола покидает стоянку. В поле зрения не удаётся поймать даже яркий костюм Надежды и копну светлых волос.

Последний шанс пробить информацию у Егора тоже заканчивается ничем. Регистрировалась Надежда Силинская, а Анита занесена под псевдонимом без указания паспортных данных. Надежда тает на глазах, просачиваясь песком сквозь пальцы.

— Вроде в Москве живёт, — растерянно пожимает плечами Гречанин, передавая Ляльке пухлую, потрёпанную тетрадь. — Но это я помню по старым конференциям. Она когда начинала, часто моталась по ним.

— Туманова ещё на журфаке училась, — задумавшись, добавляет Ляля. — Кажется, практику в издательстве проходила. Давно, правда. Уже как года три-четыре пропала с наших мероприятий, но книги стабильно пишет.

Не понимаю, зачем мне вся эта информация, которая совсем не поможет найти сбежавшую Музу. Сколько выпускников с журфака, проходящих практику в издательстве? И сколько авторов живёт в многомиллионной Москве?

Да и надо ли её искать? Для чего? Тот вопрос, который задаю себе, трясясь по колдобинам на заднем сидение автомобиля Гречанина. Может Марат прав, и последствия такой связи ни к чему хорошему не приведут? Разве порядочная женщина позволит себя разделить?

Бред, за который вдвойне стыдно. Она даже не сразу поняла, решив, что ей всё это снится. А потом, проснувшись и придя в себя, поддалась действию алкоголя, моему поцелую и нескромным ласкам в четыре руки. Я ведь помню, как Анита напряглась, почувствовав третьего лишнего. Если бы Марат не усилил напор, если бы я не держал её, вырисовывая узоры на бедре, она вряд ли бы согласилась.

Непроизвольно всплывают картинки ночи, от которых рассыпаются мурашки по плечам и спине, приподнимая каждый волосок на коже. Вижу, как её тело послушно гнётся подо мной, как грудь с шумом вздымается, проталкивая воздух, как мягкие губы приоткрываются, чтобы выпустить тот самый стон, от которого вибрируют внутренности, скручиваясь