Именно человеческий. Вряд ли та звериная похоть, заставляющая владеть своей девушкой совместно с другом, толкающая на один круг чудовищного спринта за другим, может называться проявлением чувств думающего гомо сапиенса.

Правда, ночью я себе не задавал никаких вопросов, не пытался отыскать совесть и докопаться до морали. Животные инстинкты затмили всё здравомыслие. Стоило Аните ответить на поцелуй, прижаться разгорячённым телом ко мне, простонать в губы, и Марат перестал существовать, по крайней мере до момента, когда пришлось молча сговариваться и делить желанную девушку.

И тут не возникло проблем. Передавали её из рук в руки, поддерживали и стимулировали ласками, пока один из нас насаживал Аниту на себя, менялись, терзали, погружаясь в общее сумасшествие. Кажется, я возбуждался снова и снова, слыша приглушённые крики, слизывая с кожи дрожь от оргазма, видя, как она отдаётся Башару.

Знаю, что Марат чувствовал тоже самое, распаляясь ещё сильнее, жадно поедая глазами выгнутую дугой спину, когда Муза плавно оседала на меня, влажно скользя по телу, когда грудь её подпрыгивала в такт толчкам. Безумная ночь на троих и безумный рассвет, встреченный насытившейся страстью.

Просыпаюсь от недовольного ворчания друга. Не сразу понимаю, что спим мы не в своей палатке. А увидев женский рюкзак с выглядывающей из него расчёской, воспоминания обрушиваются, как ведро холодной воды.

— Только не говори, что… — пытаюсь подобрать культурное обозначение произошедшему.

— Трахали карамельку на двоих? — ворчливо хмурит брови Марат, выискивая среди скомканных одеял свои вещи.

— Ты как скажешь, — недовольно толкаю его в плечо. — Никакого такта.

— Тебе мой такт нужен? — морщится, дёргая рукой и надавливая на висок. — Надо до машины доползти и закидаться колёсами. Голову сейчас разорвёт.

— Анита где? — решаю не учить его культуре речи. В таком состояние Башар агрессивен и не поддаётся дрессировке.

— А я откуда знаю? Нянькой не нанимался. Да и взрослая она уже девочка, как ты успел оценить и продегустировать.

Первый раз чешутся кулаки вбить его эгоизм обратно в глотку. Готов поспорить с ним по поводу дегустации, вплоть до применения силы, но какое-то внутреннее волнение скребётся в груди. Надо срочно найти Аниту, пока она чёрте чего не надумала себе. Женщины такие… Сами накрутят, сами раздуют, сами обидятся и возненавидят.

Среди вороха нахожу свои брюки, разрядившийся телефон с паутиной трещин на экране, кроссовки, мятую футболку. Перекатываюсь на спину, кряхтя и натягивая в тесном пространстве одежду. Удивляюсь, как умудрились не снести тряпичные стены и не прорвали потолок. Сложно представить, какие пируэты мы выделывали ночью на площади меньше, чем четыре квадрата.

Оставляю Марата, стонущего от головной боли, стискиваю зубы, не давая вырваться из-под контроля своим дятлам, и тяну вверх молнию, открывая полотно входа. Яркое солнце нещадно бьёт по глазам, запуская ноющую пульсацию в висках.

Кривлюсь от резкого спазма и покрываюсь липким потом. Похмельный синдром во всей красе путает мысленный процесс, требуя расслабить организм бутылкой ледяного пива, но я передёргиваю плечом, протягивая вязкую слюну по сухому горлу, и осматриваю жужжащий улей суетящихся людей.

Судя по коротким, густым теням, время подошло к границе полдня. Народ лениво двигается, убирает последствия праздничного ужина. Голос Егора режет по ушам, хрипло донося команды. Через три-четыре часа все простятся и покинут лагерь, оставляя после себя зачищенную поляну.

Сзади толкает Марат, сыпля нецензурной бранью. Поднимаюсь с коленей и выпускаю болезного, спешащего за таблетками. Сам решаю окунуться в озеро и заняться поиском Музы, пока все ещё на местах.

— Парни, нам не хватает мужских рук с разбором палаток, — кричит Егор, завидев нас с Башаровым. — Присоединяйтесь помогать. Минут через сорок за ними приедет машина.

— Окунусь и вернусь, — киваю ему, уныло окидывая объём работы. В этом большой минус таких встреч. С бодуна заниматься уборкой ни то, что не хочется, а просто в лом.

Вода приятно холодит, смывая тошнотворный морок от абсурдности ситуации. До сих пор не верится, что я участвовал в тройничке. Стараюсь выбросить пошлые картинки и не думать, что сейчас переживает Анита. Она была не менее пьяна, а проснувшись, сбежала, лишь бы не краснеть и не ввязываться в объяснения.

За спиной слышу всплеск. Либо Марата потянуло освежиться, либо выяснить отношения. Честно говоря, не хочу сейчас с ним общаться. Не готов посмотреть правде в глаза. Он влез, зная моё отношение к Аните, специально спровоцировал, а я, идиот, поддался и повёл себя как последняя мразь.

— Теперь будешь пол жизни загоняться? — спрашивает он, делая круг в метре от меня. — В монастырь ещё уйди и отмаливай грешок до старости.

— Ты понимаешь, что мы её принудили? — возмущаюсь, глядя на расслабленное лицо Бошарова. — Мы же воспользовались нетрезвым состоянием и практически изнасиловали Аниту.

— Когда насилуют, баба со стоном не прыгает с члена на член и не просит засадить поглубже, — язвит он, ухмыляясь, а я не узнаю друга. Наверное, он всегда был такой, просто мы не сталкивались с ним на одном поле.

— Я должен с ней поговорить, — разворачиваюсь, собираясь выйти на берег и оставить Марата с его мнением наедине.

— О чём? Спросишь, не болят ли у неё гланды? Или предложишь повторить? — кричит Башар, лупя гневно кулаком по поверхности воды. — Если что, я в теме.

— Никогда не думал, что в тебе столько яда, — цежу сквозь зубы, сжимая кулаки. — Хотя нет. Это трусость. Боишься посмотреть Аните в глаза и понять, что она о тебе думает.

— Не вижу смысла разбираться с бабскими тараканами, — кривится, меняя бледность на багровую пятнистость от злости. — Поэтому счастлив и не пригибаюсь к земле от тяжести рогов. И дети не называют ёбыря жены папой.

Меня перекашивает от его слов. До оскорблений и желания укусить побольнее мы ещё не доходили. Спорили, ругались, но унижение всегда было под запретом. Ещё вчера у меня был друг. Лучший, проверенный годами, вытащивший из запойного болота, а сегодня…

Глава 18

Марат

Сука! Мне снился такой сон! Страстная ночь перетекла в видение, продолжающее наше сумасшествие. Карамелька старательно полировала мой член, воодушевлённо причмокивая, а Тёмыч со всей дурью долбил её в зад, насаживая на ствол по самые гланды.

Почти так же, как происходило наяву, за одним исключением, что кувыркались мы в темноте, пока серость утра дымкой не обволокла наши тела, а во сне развлечение транслировалось ярким днём. Видел каждый изгиб тонкого тела Аниты, любовался каждой родинкой на золотистой коже,