Достаю из рюкзака книгу с незамысловатой обложкой типичного женского романа и с загадочным псевдонимом автора. Анита Туманова. Вот так и она испарилась, оставив после себя туманную дымку, скрывшую все следы.

Собираем всё разнообразие пробок, возникающих на подмосковных дорогах. Дачники, отдыхающие, транзитники рвутся домой, а мне не хочется возвращаться в свою холостяцскую берлогу. Не сейчас, когда кровь, наконец, оттаяла и ощутимо движется по венам. А как она неслась от её касаний. Оглушая, пульсируя, взрываясь от переизбытка густого кислорода.

Первый раз в жизни испытал такое возбуждение, перемалывающее, словно в мясорубке. Первый раз готов был выдрать своё сердце и отдать ей несмотря на то, что эти мгновения пришлось разделить с другим, с другом… Бывшим.

Не могу себе простить, что не остановил Марата, не вышел сам и не вытащил его из палатки, позволил втянуть себя и Аниту в грязные игры, получал удовольствие, нажирался им, как будто утром конец света.

В штанах тесно, во рту пересохло до рези в горле. Что я там вытворял. Никогда не позволял такого с Ксюхой. И не надо врать хотя бы себе. Мне понравилось утверждаться на глазах у Башара, целовать Аниту и сжимать рукой её грудь, пока она сотрясалась от толчков Марата. Сейчас тошно, а в той сереющей темноте было до одури хорошо.

— Егор, подскажи, есть возможность найти Туманову? — с какой-то обречённостью спрашиваю его, когда машина пересекает МКАД, а до моего района остаётся каких-то полчаса.

— Поищи в книжных магазинах, — стебётся Лялька, разворачиваясь ко мне и подмигивая.

— А серьёзно? — свожу брови на переносице, донося, что мне не до шуток.

Гречанин выдерживает паузу, заводит мысленный процесс, с характерным хрустом чешет трёхдневную щетину и ерошит шевелюру пятернёй.

— Могу переслать паспортные данные Анастасии, — откашливается, косясь на Лялю, которая напряглась, а её улыбка приобрела хищный оскал. — Ещё она обмолвилась, что работает в типографии, куда мы отдавали печатать буклеты.

— Зацепила романистка Анита? — усмехается Рыжая, наматывая локон на палец и со снисхождением глядя на меня. — Ты ж у нас стихоплёт?

Иногда меня раздражает внутренний жаргон. Почему Пушкина, Лермонтова, Ахматову не называют стихоплётами?

— Я, вроде как тоже, — смеётся Егор, притягивая Лялю к себе и смачно чмокая её в щёку. — Это у тебя кровь-кишки-распидорасило.

Дальше они шушукаются, а до меня долетают совсем нескромные, даже пошлые фразы. Затыкаю уши наушниками, потому что от этих двоих искрит, и я снова ощущаю себя вовлечённым в очередную игру, которая мне не нравится.

Прощаясь, напоминаю Гречанину о паспорте и адресе типографии, а зайдя в квартиру, решаю занять время письмом. Всё равно не усну, хоть глаза и слипаются. Слишком сильно колотит на нервяке. Открыв ноутбук, щёлкаю на созданный файл. Странно, но в голову лезет совсем другой сюжет, который я быстро набиваю на клавиатуре.

«Оказалось, у потерявшего память есть конкурент, который давно заприметил красивую докторшу, и, кажется, та решилась ему довериться. И, как не хотелось бы осознавать, но закат на двоих всего лишь часть терапии. Что чувствует герой, у которого внутри полнейшая пустота, который не имеет прошлого, когда женщина, внезапно ставшая светом и надеждой на будущее, почти занята?»

Глава 21

Марат

Просто какой-то бред. Ощущение, что Маратик младший окунулся в пещеру с приворотным зельем, трахая королеву эротики — Аниту Туманову. То, что ей можно заслуженно дать статус примы порнушного жанра, решил после прочтения книги, полученной на конференции. Проглотил её за ночь, неожиданно возбудившись на некоторых местах.

Что же до приворотной пещеры, выводы сами собой материализовались. Мало того, что на Янку не шевельнулось, то ещё снятые в клубе прелестницы разной масти не смогли его даже слегка приподнять. Предатель немного заинтересовался, заметив в толпе танцующих похожий на карамельку типаж, но стоило той развернуться и послать мне обворожительную улыбку, Маратик засомневался. А когда девица открыла рот, он сразу поник, обидевшись на попытку подлога.

Скорее всего, где-то на подсознательном уровне, во мне зреет самцовое разочарование. Я хотел трахать Аниту один, а вместо этого разделил с увальнем Тёмой. Да, ошибся, недооценил дружбана, памятуя его природную робость. Теперь страдаю от неудовлетворённости и от позорной импотенции.

«Может таблеточку? У меня есть. Несколько часов будешь на подъёме».

Так моё эго ещё не унижали. А с каким сочувствием эта стерва окинула меня, покидая комнату. Вот тварь! И это я не о Янке, а о вялом Маратике, устроившем мне квест под названием «Подними лучшего друга».

В общем, решаю заняться поиском карамельки и терапией, закрыв гештальт. Оттрахаю Анитку от души, и непослушный отросток успокоится, начнёт ответственно функционировать. Без осечек и простоя. Звоню Гречанину, а этот упырь ржёт, хрюкая в трубку.

— Прижало? — стебётся, неимоверно беся, но я держусь, стараясь не грубить и не огрызаться. — Артём тоже интересовался. Поспорили на девчонку?

— Не поспорили, а встали на дорожку соперничества, — почти подтверждаю его выводы. — Туманова очень интересная девушка. Вполне нормально, что ей заинтересовалось несколько претендентов.

— Какими умными фразами раскидываешься, — усмехается, шелестя на заднем фоне бумагами. — Тёмыч попроще был.

Знаю я его попроще. Видел, как Верховин складывал ладошки у груди в умоляющем жесте. Наверное, мямлил о чувствах и потерянном номере телефона.

— Так он поэт, а я фантаст. У меня внутренний мир глубже и язык без костей, — отвечаю ему, раздражённо закатывая глаза. — Поможешь, Егор?

— Да нечем особо, — шумно выдыхает, скрепя чем-то по чему-то. — Есть только паспортные данные Надежды, её подруги. Сама Анита не регистрировалась.

— Давай хоть их. Надо ж с чего-то начинать, — сникаю, грустно посматривая на пах. Сколько Маратик будет ещё депрессовать, скучая по пещерке? Собака сутулая!

Получив копию паспорта, сразу вывожу на экран место прописки. Самый верный способ заявиться по адресу и получить следующую подсказку направления. Если повезёт, застану пампушку там, а нет, узнаю номер блондинки.

Прибыв по месту назначения, понимаю смысл выражения — обидно до слёз. Стою напротив подпалённой, фанерной двери со сломанным замком, смотрю на блевотину, засохшую тут же на стене, и понимаю, что Надежда вряд ли здесь живёт.

Всё же толкаю хлипкое полотно, морщась от кислого запаха, вырывающегося из нутра квартиры, щёлкаю выключателем, дёргаюсь от стада тараканов, испугавшихся мутного пятна света, и, сжав челюсти, продвигаюсь в сторону мычащих звуков.

— Привет, мужики… И дамы, — окидываю взглядом унылую картину тройничка.

Один — хряк с сальным пушком на лысине — спит мордой в тарелке с луком и ошмётками от сарделек, второй — в виде клизмы, с узкими плечиками и объёмным задом —