поле битвы, где ему предстоит сразиться с самыми страшными противниками — своими демонами.
А я всё больше понимала, что хочу быть на его стороне в этой битве.
Глава 39
Саша
Я стоял у окна, сжимая в руке тот самый бокал для вина. Глупо. Детская медаль, пожелтевшая фотография — почему это до сих пор ранит? Прошло столько лет. Я давно должен был забыть.
За спиной послышались осторожные шаги. Она не ушла. Чёрт возьми, почему она не ушла?
— Саша... — её голос был тихим, без обычной дерзости. — Я не хотела...
— Знаю, — резко перебил я, не оборачиваясь. — Ты никогда не хочешь. Просто лезешь, куда не надо, со своим любопытством
Она замолчала. Я ждал, что она взорвётся, начнёт огрызаться. Так было бы проще. Но она просто подошла ближе и остановилась в шаге.
— Он не пришёл, — тихо сказала она. — А она? Мама? Она пришла?
Глоток вина обжёг горло. Каким-то невероятным образом она всегда попадала в самую суть.
— Она была там, — выдохнул я, глядя на ночной город. — Она кричала громче всех на трибунах. Потом... потом мы ели мороженое, хотя был ноябрь. Она сказала... — голос предательски дрогнул. — Сказала, что я стану великим хоккеистом.
И тогда я обернулся. Впервые за долгое время я позволил кому-то увидеть эту боль. Без прикрытий. Без масок.
— Она верила в меня. А он... он верил только в цифры в отчётах.
Катя смотрела на меня, и в её голубых глазах не было жалости. Было понимание. Странное, необъяснимое понимание.
— Моя мама... — начала она так же тихо, — обожала мои первые танцевальные выступления. Сохранила все мои кубки. А папа... — она горько улыбнулась, — на первом же выступлении уснул. Сказал, что это «мило».
Мы стояли друг напротив друга — капитан хоккейной команды и избалованная богачка. Два человека, выросших в золотых клетках, где главным дефицитом было простое родительское внимание.
— Мы похожи, — неожиданно для себя сказал я.
—Ужасно похожи, — согласилась она. — Просто ты решил, что любви нет, а я... я всё ещё ищу её в глазах каждого, кто посмотрит в мою сторону. Её слова попали точно в цель. Она была права. Её дерзость, её вызывающее поведение — всё это был крик о внимании. Такой же, как моё равнодушие — защита от новой боли.
Я сделал шаг вперёду. Потом ещё один. И прежде чем я осознал, что делаю, мои руки уже обнимали её, а её лицо было прижато к моей груди. Не в порыве страсти, как прошлой ночью. А в поиске утешения. Тихого, мирного.
— Прости, — прошептал я ей в волосы. — За то, что был таким... чёрствым.
—И ты меня прости, — её голос прозвучал приглушённо, — за то, что я была такой... навязчивой. Мы стояли так, пока огни города за окном не перестали расплываться в глазах. И впервые с тех пор, как мама ушла, я почувствовал, что не один. Что кто-то действительно видит меня. Не капитана «Северстали», не сына Георгия Сидорова. А просто Сашу. Того самого мальчика с медалью «Лучшему папе», который так и не нашёл, кому её подарить.
Глава 40
Катя
Мы стояли в тишине, и это объятие было совершенно другим. Не было жгучей страсти, не было вызова. Была... тихая гавань. Та, о существовании которой я давно перестала мечтать.
Его сердце билось ровно и громко под моим ухом. Я чувствовала тепло его кожи сквозь тонкую ткань футболки, легкий запах его одеколона, смешанный с чем-то неуловимо своим. И я не хотела отпускать.
— Знаешь, — его голос прозвучал глухо, — я до сих пор иногда забываю, что её нет. Беру телефон, чтобы позвонить... а потом вспоминаю.
Я не стала говорить пустых утешительных слов. Они были бы ложью. Вместо этого я просто обняла его крепче.
— Мама... — я сделала глубокий вдох, — перед самой аварией мы поссорились. Из-за какой-то ерунды. Я хотела на вечеринку, а она была против. Последние мои слова ей были: «Я тебя ненавижу».
Его руки слегка сжали мои плечи.
— Она знала, что ты не всерьёз.
—Но я не успела сказать, что люблю её. — это признание вырвалось шепотом, и я зажмурилась, чувствуя, как по щекам текут предательские слезы. — И теперь мне кажется, что я должна говорить это всем подряд. Отцу, подругам, даже случайным знакомым... А на самом деле я просто пытаюсь сказать это ей. Он медленно отвел меня от себя, и его большие ладони прикоснулись к моим щекам, сметая слезы. Его пальцы были грубыми, мозолистыми от хоккейной клюшки, но прикосновение — невероятно нежным.
— Она знала, — повторил он твердо, глядя мне прямо в глаза. — Так же, как и моя. Они всегда знают.
В его серых глазах не было привычной насмешки или равнодушия. Была глубокая, зрелая понимающая боль. Боль, которую познают только те, кто рано потерял самое дорогое.
— Мы оба — сироты при живых отцах, — горько усмехнулась я.
—Да, — он не стал спорить. — Но, возможно... теперь у нас есть мы друг у друга. Эти слова повисли в воздухе, наполненные новым смыслом. Это уже не было про фиктивный брак. Это было про нечто большее.
Он наклонился и мягко прикоснулся губами к моим глазам, к следам слез. Это был не поцелуй страсти. Это было обещание. Обещание быть рядом. Обещание понимать.
— Знаешь, а ведь мы могли бы... — я запнулась, боясь произнести вслух.
—Перестать притворяться? — он закончил за меня, и в его глазах мелькнула искорка той самой дерзости, которую я так хорошо знала. Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
— Думаю, мы уже перестали, — он снова привлек меня к себе, и на этот раз его объятие было другим — уверенным, властным. Таким, каким и должно быть объятие мужчины, который наконец-то решил перестать бежать от самого себя.
За окном горел ночной город, а мы стояли в центре нашей гостиной — два одиноких человека, которые неожиданно нашли причал в бушующем море одиночества. И пусть завтра снова будут ссоры, недопонимание и боль сегодняшнего дня. Но в этот момент мы были просто Саша и Катя. Двое, которые наконец-то нашли друг в друге то, что так долго
