А здесь как будто другой мир, без грязи и интриг, без вранья и боли – обычные студенческие будни.

Фрейзер, прознав о моем приезде, приготовила мне сюрприз и, завязав глаза атласным шарфиком, привела на позеленевший большой кампус, где обычно отдыхают студенты.

Пикник меня одновременно и обрадовал, и расстроил, навеяв сжимающие грудь воспоминания, когда Ник водил меня на такие посиделки. Я безумно скучаю по нему. Просто разойтись с человеком – больно, но разойтись, будучи уверенным, что один из вас предатель, – больней десятикратно. Мне любопытно все о нем. Как он поживает? В порядке ли он? Вспоминает ли он обо мне, как это делаю я постоянно, сохраняя в памяти его чудесный образ?

Как бы то ни было, не сомневаюсь, Ник все еще сильно злится и, скорее всего, ненавидит. Забавно выходит… Ненависть – первое возникшее между нами чувство: познакомились мы, пренебрегая друг другом, в ненависти признались раньше, чем в любви, и теперь же захлебываемся ею. Она спутник наших чувств, отбрасывающая тень. Возможно, вся наша история – это ошибка? Поначалу зародилась неприязнь, затем ненависть, потом произошел сбой, и мы прониклись любовью друг к другу. Шутка судьбы, не иначе.

– Я говорила тебе, что тяга к книгам до добра не доведет? – нравоучительным тоном хмыкнула Ханна, и я закатила глаза.

Смеется.

– Ты ничуть не изменилась, – заключаю я, выщипывая травинки из газона.

Мы сидим под цветущей вишней, потому вокруг царит божественный тонкий запах, уносящий далеко-далеко в Японию.

– Зато изменилась ты, – застает врасплох Ханна, мечтательно дергая уголок рта в улыбку, – ты стала уверенней и симпатичней. Вспомни себя полгода назад. Жалкая общипанная курочка.

– Эй, – смеясь, протягиваю я, – не преувеличивай. Все было не настолько плохо.

– Настолько, – упрямо стоит на своем подруга. Наступило молчание, но, в отличие от других, с Ханной молчать мне было комфортно. – Подожди минуточку, – вдруг просит брюнетка, потянувшись за рюкзаком.

Я пристально наблюдаю за ее движениями, параллельно пытаясь разгадать, что та удумала, а Фрейзер тем временем достает из кармашка что-то длинное (размером с указательный палец) и красное.

– Вот, – объявляет девушка, продемонстрировав мне свою излюбленную красную помаду. – Ты же помнишь, я без своей малютки никуда не хожу, потому что красный – это революция. Цвет бросается в глаза, привлекает внимание и уничтожает серость этого мира. Без этой помады – я не я. Она поддерживает мой имидж и подпитывает уверенность, но, глядя на тебя и на все то дерьмо, через которое ты проходишь, я понимаю… Она тебе нужнее.

Знаете это ощущение, когда после проливного дождя, под которым вы промокли насквозь и отморозили пальцы ног, забегаете под горячий душ, и эта приятная боль и пульсация по всему телу встречает вас… Так вот именно такие чувства я испытала сейчас. Всем в Роунд Стэйт отлично известно, что Ханна не расстается со своей красной помадой и единственное место, куда она ее с собой не берет, собственно говоря, женская душевая. Несмотря на это, Фрейзер легко расстается с любимой вещью ради меня, что чертовски, на мой взгляд, трогательно и мило.

– Ты серьезно? – не смея шелохнуться, уточняю я.

– Да. Возьми. Я давно уже хотела тебе сказать, что красный тебе идет больше, чем лиловый.

Приняв маленький по величине, но огромный по значению подарок, я тянусь к брюнетке и утопаю в объятиях с ароматом чайной розы. Она сменила духи? С чего бы это?

Ханна по-домашнему хлопает меня по спине и улыбается, позволив себе минутку нежности.

– Рэйчел, – бубнит подруга.

– М?..

– Сделай их всех. И еще, – она выпрямляется и глазами, где играют чертики, смотрит прямо в мои, – на судебное заседание пойди в моей помаде. Будь сексуальна и эффектна, как принцесса Монако.

– Боже, Ханна, ты себе не изменяешь, – смеюсь я, шутливо толкнув студентку.

Но мысль показалась мне хорошей. Мне до зуда под ногтями хочется утереть нос Эрику, показать всем своим видом, что сломать меня у него не получилось, более того, теперь моя очередь наносить удары. Он думает, что выиграл, но это заблуждение. Я знаю, как отомстить за все беды, которые он принес.

Конец наступит уже завтра в полдень. Обратный отсчет на раз, два… три.

* * *

Мы выходим на улицу в сопровождении полиции и охраны, но не успеваем привыкнуть к солнечному свету, как на нас накидывается толпа репортеров с однотипными вопросами, подсовывая микрофоны, которые хочется запихнуть им в одно место.

Мистер Бенсон крепко держит меня под локоть и притягивает к себе, чтобы заслонить от журналистов.

Клик. Клик. Затвор камеры ковыряется в памяти, мучает, напоминая о шпионе и низком поступке Эрика. Я пропустила через себя заряды тока и встрепенулась.

Мы поспешно спускаемся по ступенькам прямо к ожидающей у машины мисс Винсент; женщина с нетерпением и волнением топает каблуком, после чего, заметив суматоху, открывает для нас дверь, а сама садится за руль.

Репортеры отстают, однако череду вопросов по типу «это правда, что вас отстранили от должности?», «вы и раньше подделывали информацию?», «значит ли это, что выпущенная статья о компании, прикрытой год тому назад, очередная ложь?» было все еще слышно.

Фил просил меня держаться ровно и непринужденно, особенно не реагировать на провокационные вопросы, но говорить легко – сделать трудно. Пришлось запустить ногти под кожу, чтобы отвлечься от какофонии вокруг.

До машины оставалось пару ступеней. Неожиданно стадо журналистов освободило нас от своих надоедливых вопросов и рвануло назад: из белого величественного здания выходят люди в деловых костюмах и, высокомерно глядя на происходящее, быстро удаляются.

Я не сдержала едкой ухмылки, а на кончике языка так и висел язвительный комментарий, однако Фил подтолкнул меня вперед, и я оставила свои планы на будущее.

На Эрике солнцезащитные очки и костюм с галстуком. Он уверенной походкой, будто просидел полтора часа не в зале суда, а в «Старбаксе», направляется к рабочему минивэну и что-то расслабленно говорит на ушко своему адвокату. Кристиан рядом с ним, похоже, чувствует тяжелый взгляд со стороны и находит мои глаза. Он не успевает среагировать, так как их команду оккупировали те самые назойливые репортеры, словно мухи.

К моему сожалению или же, наоборот, везению, Никсон в суд не явился. Их сторону представлял личный адвокат мистера Райта, который, отмечу на всякий случай, обмолвился парочкой фраз, держался трезво и рассудительно, не бросаясь лишними словами. Впрочем, что