— Все так плохо, да?

Я двигаю челюстью, раздражение на всю ситуацию возвращается, когда мне больше не на чем сосредоточиться.

— Нет, просто… не то чтобы я об этом просил.

— У тебя хорошо получается. — Она толкает меня плечом в руку. — Я думала, что ты будешь ужасен.

— Ты знаешь, что я умею кататься на коньках.

— Я не про коньки, а про работу с детьми. — Она ухмыляется, и — черт возьми — это мило. Я с трудом подавляю стон. Во время занятия я умудрялся игнорировать жар, который бежал по мне от макушки до пальцев ног каждый раз, как я чувствовал ее рядом с собой. Но теперь тело как может напоминает мне, что я не спал ни с кем слишком долго для парня моего возраста. — Это и правда было мило.

Я ковыряю лед носком конька.

— Да ну, скажи это моему тренеру. Он считает, что это поможет моей игре, но, честно говоря…

Я замолкаю, потому что одно дело жаловаться на воздержание моему брату, а совсем другое — делиться этим с незнакомкой.

— Честно говоря — что? — спрашивает она.

Я смотрю на нее. Может, это глаза выглядят так знакомо? Мы вместе ходили на пары на первом курсе или еще что? На хер, я все равно ее не знаю и вряд ли могу выглядеть еще более жалко.

— Честно говоря, мне просто надо с кем-то переспать. Уже прошло несколько месяцев, и я слишком зажался.

Она поднимает бровь.

— Разве у вас, хоккеистов, нет свиты из болельщиц, которые повсюду за вами следуют?

Я пожимаю плечами.

— Я не люблю проводить ночь с одной девушкой дважды.

— Почему?

— У тебя всегда столько вопросов об интимной жизни других людей?

Она поднимает взгляд: не самая низенькая девушка на свете, но я все еще на несколько сантиметров выше и килограммов на пятьдесят тяжелее ее. Наверное, у нее в прошлом все же было фигурное катание — она очень естественно ведет себя на льду, а такие качественные коньки недешевы. Она тянется вперед, ее изящные пальцы застывают в паре сантиметров от моей груди. Ногти у нее — идеальные овалы с оранжевыми кончиками. У меня возникает абсурдное желание взять ее руку в мою и изучить различия: места, где мои ладони грубые, а ее — гладкие, как внутренняя сторона раковины.

Будь я глупее, я бы сказал, что она готова меня поцеловать.

Мое дыхание останавливается.

Мы встречаемся взглядами, и, кажется, она принимает какое-то решение.

А потом она действительно меня целует — в смысле, в щеку. Ее губы легко, как перышки, касаются моей бороды. Вместо того чтобы говорить вслух, она шепчет мне на ухо. И дрожит, но мне еще хуже. Я застываю на месте, пока мое тело и разум стремятся быть ближе к ней.

— Замути со мной.

8

Пенни

Как только эти слова срываются с моих губ, я готовлюсь к резкому отказу.

Купер пялится на меня. Я заставляю себя не отводить взгляда. Мне для этого хватит самоуважения. А вот для того, чтобы не домогаться папиного игрока, потому что из-за него у меня что-то в животе переворачивается, видимо, не хватит. Как только он сказал, что ему очень надо, я испытала приступ сочувствия. Когда чешется там, где не почесать, это просто отстой. Я слишком хорошо это знаю.

Не то чтобы я пришла на каток, зная, что попрошу его. Всю дорогу в автобусе от кампуса до Ледового центра Мурбриджа я прокручивала в мыслях разговор с Мией. Ее предложение было хоть и извращенным, но логичным. Вот только есть большая разница между тем, когда ты на что-то соглашаешься в теории, и желанием воплотить это на практике.

Однако, когда я увидела Купера, колеса завертелись. На протяжении всего занятия я не могла на него не смотреть. Каждая черта от его коньков на льду, каж­дое слово ободрения или совет для кого-то из учеников, каждый момент, когда я понимала, что он на меня смотрит, — все это пробуждало во мне боль, которую я обычно с успехом заталкиваю поглубже.

Конечно, я уже знала, как он выглядит, но вблизи и при личной встрече Купер оказался еще красивее — с глубокими голубыми глазами и густыми, почти буйными темными волосами. Борода чуть-чуть длинновата, но все равно у меня появилось странное желание ощутить ее под ладонью. Купер — спортсмен и, естественно, хорошо сложен, но широкие плечи, которые так гармонируют с узкой талией — особенно это было видно в движении на льду, — превратили мои внутренности в теплую пузырящуюся жидкость. Под ухом у Купера шрам, рваный полумесяц, и пусть я его не знаю, но хочу спросить, как этот шрам ему достался. Когда один мальчик пошутил на прощание, Купер откинул голову и рассмеялся, и мне показалось, что этот звук принял физическую форму и чиркнул по моей коже.

Купер Каллахан объединяет в себе все то, чего нет у меня: он самоуверенный, нахальный и не боится близости. Мия права. Если с кем и начинать идти по Списку, то с ним. Да, он один из папиных игроков — еще и хоккеист, фу! — и это неидеально, но учитывая все, что я о нем слышала, колебаться он не будет. Может, если я вычеркну один пункт из Списка, с остальными будет проще.

Купер все еще пялится на меня, как будто я говорила на клингонском, а не на английском. Я скрещиваю руки на груди. Я не самая низенькая девушка, но он возвышается надо мной. Я чувствую, как румянец красит мои щеки, но стою на своем. Мои слова повисли в воздухе, и я не могу взять их назад. Особенно учитывая, что их дополняет поцелуй.

— Замутить? — наконец повторяет Купер и чешет бороду.

У меня сжимается желудок при мысли о том, как эта борода будет тереться о мою чувствительную кожу. Даже от поцелуя в щеку у меня зашкалил пульс. Я представляла это, но никогда не испытывала на самом деле. Если верить историям и Купер действительно щедр в постели, а не скорострел какой, которому важно только собственное удовольствие, а девушка обойдется, — это уже ставит его выше половины тех парней, которых я видела вчера в «Тиндере».

Кажется, тебе это нужно.

Купер кривит рот.

— Мне не нужен секс из жалости.

— У меня тоже давно никого не было. — Несколько лет, но об этом я молчу. — Я заметила, как ты на меня смотришь.

— А я заметил, что ты заметила.

Он оглядывает меня — от коньков до распушившихся волос. В нормальных условиях я бы сбежала от такого уровня внимания от парня, но пусть мое сердце колотится, как чертова барабанная установка, я не против. Точно не знаю, почему он ведет себя так, будто не в курсе, что я дочка его тренера. Но если хочет притворяться — я ему позволю. Так даже проще.

Я качусь спиной вперед, прикусив губу, чтобы не усмехнуться, когда он следует за мной. Я до сих пор могу сдать назад, притвориться, что пошутила, — и может быть, это будет умнее. Но сама мысль о том, чтобы вернуться в комнату в общаге и снова попытаться кончить самой, меня пипец как угнетает. А еще меня заводит то, как Купер на меня смотрит, и пусть мне сложно это вспоминать, я знаю, что я этого заслуживаю.

Он легко догоняет меня. Рука ложится на мою талию, притягивает ближе. Его глаза искрятся почти мальчишеским восторгом. Видимо, он считает меня той еще штучкой, которая постоянно так делает. Это неимоверно далеко от истины, но что плохого в притворстве? Он только что сказал, что не сходится с одной и той же девушкой дважды. И не заговорит об этом, ведь я дочь его тренера. Интрижки безопаснее просто быть не может.

— У тебя или у меня? — спрашивает Купер.

— Сейчас. — Я обвожу рукой каток: