Платон приглашающе кивает мне головой и, видя, что я не тороплюсь выполнять его приказ, шепчет:

– Заходи.

Ага, бегу просто…

Стою, скрестив руки на груди глядя на него с прищуром.

Интересный способ приглашения.

И к чему это все?

Нет уж, я лучше домой…

Платон, поняв, что я упираюсь и даже планирую продолжить путь к раздевалкам, чуть закатывает глаза и, прихватив за локоть, придерживает перед дверью в кабинет, особо не обращая внимания на мое сопротивление и продолжая вещать в трубку:

– Рысь зашла в наш магазин, следующий кадр: её довольная морда, она щурится от удовольствия. Понимаешь?! Начинает пить молоко под полками с продуктами и логотипом нашего магазина! Вот что нам нужно, а не горилла с гитарой. Где гитара и где гастроном? Плохо ты работаешь, ни хрена у тебя не выйдет. Да-да-да я всё понял. Хочешь, чтобы получилось хорошо, делай всё сам. Но вот тогда непонятно, на кой хер ты сидишь и зарплату получаешь? Если я уже все за тебя сделал? Может, мне и премию за тебя получить? Клянусь, так и будет, бро, если ты продолжишь тупить! Все, отвали, я занят.

Курпатов усмехается, весело матерится, закидывает телефон в карман джинсов, а затем меня – в свой кабинет.

Все происходит стремительно, и я толком не упеваю испугаться, больше возмущаюсь бесцеремонности поведения Курпатова. Хотя, чего я жду, после того, что он уже делал и видел?

Явно на джентльменское поведение рассчитывать не приходится!

Платон закрывает дверь, и я чуть отступаю назад, складывая руки на груди.

Кабинетик малюсенький, а Курпатов – парень не мелкий, и пространства для маневра нет.

И черт…

Это тоже заводит.

Вот что с нормальными порядочными девушками долгое воздержание делает!

Кто другой, не настолько озабоченный, заорал бы, за свою честь и достоинство боролся, а мне все нравится, все меня заводит, от всего тащит!

Ужас и позор!

И надо же как-то все равно показать себя нормальной, правильной девушкой!

Потому я щурюсь зло:

– И что это значит?

– София, я был о твоей логике лучшего мнения, – улыбается Курпатов, – на что это похоже?

– На преследование и насилие?!

– Да? А на мой взгляд – знак судьбы.

– В чем этот знак?

– Ну… Мы постоянно с тобой сталкиваемся… Это разве не знак?

– Теперь я сомневаюсь в твоей логике…

– И зря! Зря, София! С моей логикой полный порядок! А ты… Классная… – переход от насмешки к ласковому урчанию настолько неожиданный, что я невольно краснею. Почему-то.

А Курпатов делает шаг ближе, смотрит на меня уже без улыбки, жадно блестя взглядом.

– Тебе не только шортики к лицу… Но и эти джинсы… А под ними те самые трусики, что я видел? Да?

– Эм-м-м… – теряюсь от напора и наглости, сердце стучит все сильнее, и, несмотря на общую неправильность ситуации, как-то внутри горячо становится… И тоже неправильно…

– Дашь посмотреть?

Ох, и наглец!

– А у тебя провалы в памяти? – облизываю пересохшие губы, и Курпатов это воспринимает очень правильно. Как приглашение.

Он в одно скользящее, мягкое движение оказывается рядом и прижимает меня к столу бедрами.

Ставит свои залипательные, тяжелые руки по обе стороны от моей задницы, доминируя и властвуя, шепчет прямо в губы:

– Нет… К сожалению… Очень все хорошо помню. Чересчур даже хорошо…

– Печалька… – все еще нахожу в себе силы язвить я.

– Вообще нет… – тянет Платон, – вообще… Нет…

А в следующее мгновение его губы мягко накрывают мои, и я окончательно осознаю, что именно об этом и думала, оказывается, весь этот длинный бестолковый день.

С того самого момента, когда увидела веселые глаза Курпатова между своих ног…

Глава 9

Ох… если бы я знала, что он так целуется, дала бы еще в спортзале!

Ну ладно, не прямо в спортзале, я не настолько озабоченная… Но вот в раздевалке бы – определенно!

Ноги подкашиваются, и в этот момент я радуюсь предусмотрительности Курпатова, определившего меня сходу на стол. Хоть какая-то опора для ставшего слишком мягким и податливым тела…

Бессильно цепляюсь за широченные напряженные плечи Платона, прикрываю глаза, умирая от удовольствия. Он умеет целовать, нахальный засранец. Он так это делает, что все мозги напрочь вышибает ударным зарядом возбуждения!

Я сто лет так не улетала… да что там! Я вообще никогда так не улетала!

Платон, ощущая настолько горячий отклик, напирает, истязая мои губы совсем уж грубо и даже больновато, но мне каждый импульс легкой, будоражащей боли – в кайф. Прикусывает – о-о-о… кайф… Лижет – а-а-а… кайф… Языком трахает – у-у-у… кайф-кайф-кайф!

Уже ничего не контролирую, организм, измученный затяжным стрессом и не менее затяжным воздержанием, ликующе сдается под таким сладким, правильным напором, выгибаюсь, обхватывая бедрами Платона и притягивая его к себе очень даже по-собственнически. Мое! Пусть не тормозит!

Платон и не собирается тормозить, куда там!

Мы несемся вперед на скоростной электричке. И лишь гул ветра в ушах!

Не успеваю уследить, как оказываюсь без футболки, в одних только джинсах, да и те уже расстегнуты, а лапа Платона по-хозяйски шарит в опасной близости от самых стратегически важных мест.

Ох…

И в этот момент меня чуть-чуть приводит в себя гул голосов, едва слышный из коридора. Похоже, смена идет в раздевалку.

Черт! Если он дверь не закрыл, то могут быть проблемы!

Да и вообще… Могут быть проблемы, черт!

– Стой… – я упираюсь ладонями в его грудь, с трудом осознавая реальность. Не особо приглядную и приличную, надо сказать, реальность, в которой я валяюсь в одном лифчике на столе, вся расхристанная, зацелованная, деморализованная. И собирающаяся дать совсем незнакомому парню! Без защиты, между прочим, дать!

Последнее протрезвляет не хуже ледяного душа, и я вся собираюсь, смотрю на навалившегося на меня Курпатова уже без прежнего флера дикой похоти в мозгах.

Тело все еще подрагивает в разных неприличных местах, все еще жаждет и ноет, протестуя, что не потерлось качественно, до финального расслабона об этого невероятного парня, но мозги у меня, слава богу, наименее уязвимый орган… Хотя, гаду Курпатову с успехом удалось и до них добраться.

– Ты чего, малыш? – шепчет он, уже по глазам моим понимая, что может разноцветная птица обломинго прилететь, и настойчиво пытается продолжить начатое, чтоб голову отключить, а инстинкты, наоборот, врубить на полную катушку, – я дверь запер, все окей…

– Не окей… – хриплю я, порываясь сесть, и Курпатов, после некоторой борьбы, сдается, позволяя мне чуть-чуть посвоевольничать. Рук, конечно, не убирает, продолжает наглаживать, мягко и нежно тискать,