– Ты хочешь сказать, что вчера с моим отцом?.. Вера! Ты с ума сошла?

– Ну вот я тебе говорила, не надо меня ругать… – Верка начинает заламывать руки, часто моргает своими огромными ресницами, кривит губы, красные, и, как я теперь замечаю, зверски натертые и накусанные кем-то вообще бесцеремонным… И не кем-то, блин!

Не “кем-то”!!!

– Понимаешь, он – козерог… – бормочет Верка убито, – а еще кровать… Показал…

– Ага, – злобно фыркаю я, – и опробовал на прочность. С тобой! Вера! Ему сорок лет! Ты о чем думаешь вообще?

– Понимаешь, ментально мы…

– О-о-о! Иди нафиг!

Я отворачиваюсь от Верки и с иду в сторону большого зала, где уже вовсю начинают собираться гости на завтрак.

Да так и встаю на пороге, глядя на отца, отдохнувшего, довольного до невозможности.

Верка догоняет меня и становится рядом, тоже внимательно изучая моего папу.

А я, пожалуй, впервые смотрю на него со стороны…

И вот что тут скажешь…

Если абстрагироваться от того, что он – мой отец, то Руслан – крайне привлекательный мужик.

Высокий, крепкий, спортивный. С тяжелым давящим взглядом, квадратной челюстью и литыми мощными плечами.

Объективно, есть на что западать.

И выглядит моложе сорока…

Верку можно понять…

Отец стоит с ИИ, разговаривает, улыбается, мгновенно скидывая еще пяток лет и становясь крайне харизматичным и очень привлекательным.

Рядом тихонько вздыхает Верка.

– Зачем тебе это было нужно? – спрашиваю я, уже остывая. Ну что тут сделаешь теперь?

– Я особо не помню, – отвечает Вера, щуря один глаз, словно ожидая от меня удара. – Точнее… Он проводил, а я… Я что-то сказала… А он… Поцеловал… Ну и…

– Так, уволь от подробностей! – кривлюсь я, – и что дальше делать будешь?

– Ничего… – пожимает Верка плечами, – козероги не созданы для длительных отношений… Это – яркие метеоры в темной вселенной…

Ой, бля!

– Поймал! – неожиданно сзади прижимается ко мне Платон, обвивает сильной рукой талию и целует в оголённое плечо. – Госпожа Курпатова, позвольте вас пригласить на танец.

Он смотрит на сцену, где уже готов начать петь солист группы «Каскад».

Я улыбаюсь, мгновенно переключаясь и забывая про Верку, ее глупый поступок и не менее глупые слова.

Впрочем, она тут же про себя напоминает:

– Вселенная…

– Ой, заткнись уже!

– Зачем ты так обижаешься, это вредно, – расстраивается Верка.

– Я не обижаюсь, – выдыхаю я, – у меня танцы.

Играет моя любимая мелодия, и мы с моим мужем идем танцевать.

Танцевать, забыв про всех на свете.

– Я не помню этот мир до тебя, – шепчет Платон слова этой песни и ведет меня в центр зала. Мы медленно покачиваемся в танце, я смотрю на своего мужа, и весь мир, о котором сладко поет сейчас солист моей любимой группы, медленно уплывает прочь.

Верка, с ее экзистенциальным поведением, папа, внезапно оказавшисся мужчиной, новые встречи, новые родственники, будущее…

Мы сейчас одни.

И не помним себя и этот мир до нашей встречи, там, в спортзале, когда я свалилась на него с каната.

Как, все-таки, интересно крутится волчок…

И часто паденье вовсе не обозначает беду.

Бывает так, что падение – это лишь трамплин для взлета.