У него было алиби, пусть и ненастоящее. А у меня – нет.

Пару месяцев назад Брэд умер.

И теперь мне предъявили обвинение в убийстве, совершенном в результате психического отклонения – посерьезнее незаконного причинения вреда.

Долор оставался моим единственным шансом на свободу. Я вернулся в самое начало пути.

Они снова отправили меня в Долор, чтобы закончить то, что я начал, когда помог посадить Оскара.

За семь месяцев в тюрьме я нашел себе одного друга. Его звали Трэвис. Мы поделились историями наших жизней, конечно. Он стоял на стреме во время ограбления, больше у него приводов не было. Парень рос, как и я, без отца и с ужасной матерью. Для Трэвиса жизнь не закончилась, на воле его ждала девушка. И он спросил, есть ли девушка у меня. Я соврал ему. Сказал, что нет. Просто не мог заставить себя заговорить о ней, не то что произнести вслух ее имя. Хотя мысли о ней всегда оставались со мной.

Я прекрасно помнил свои чувства к ней – если бы не таблетки, то страшно представить, какую боль бы я чувствовал на протяжении последних семи месяцев. Месяцев, которые я провел вдали от нее. Когда я слез с таблеток, мое расстройство Эмоциональной Напряженности лишь усилило все ощущения. Я буквально сошел с ума.

По пути в Долор я провел всего три дня без таблеток и теперь пытался понять, стоило ли оно того. Стоило ли мне просить докторов Буталу и Конуэй больше не прописывать мне препараты?

Стоило ли оно всей это боли? Но, на самом деле, выбора у меня не было.

Мои чувства к ней медленно восставали из пепла на протяжении последних шести часов – каждый последующий больнее предыдущего.

– Мы на месте, – сообщил охранник, и мы съехали с дороги на одинокую тропу, ведущую к воротам Долора. Асфальт под колесами сменился камнем, и я бросил взгляд на силуэт Долора под серым небом.

Я наконец осознал, насколько близко оказался к ней снова, и нервы мои сдали. Я сделал глубокий, неровный вдох. Три дня без таблеток, которые мне нужно было принимать каждые двенадцать часов. И я уже чувствовал, как теряю контроль. Хорошо, что на мне были наручники. Руки тряслись, и я сжал пальцы в кулаки – может, так станет полегче.

Фургон подъехал к кампусу и остановился. Охранник стянул мне руки пластиковыми стяжками и только потом снял наручники – с запястий и щиколоток. И, наконец, вывел меня из машины к большим двойным дверям.

– Оливер Мастерс, – поприветствовал меня директор Линч на посту охраны. – Хотелось бы мне сказать, что я рад тебя видеть, но это больше зависит от тебя.

Я не видел Линча семь месяцев – а по его виду казалось, что прошло лет двадцать. Сшитый на заказ костюм никак не мог скрыть поселившуюся в его карих глазах усталость и очень заметный стресс, из-за которого он начал лысеть гораздо быстрее, чем того требовала природа.

– Я здесь не за тем, чтобы шум поднимать. Просто хочу доучиться безо всяких приключений – того же хотите и вы, – произнес я, ничуть не соврав.

Я не хотел возвращаться в тюрьму, к брату.

Линч кивнул и провел меня через сканер, тот промолчал. Всю дорогу до директорского кабинета я не поднимал головы и смотрел только на свои ступни. Мне не хотелось даже случайно взглянуть на двери библиотеки – места, куда мы сбегали с ней каждую субботу.

Но смех ее все равно звучал в моей голове. Напоминал о ней. О том, как развевались ее темные волосы, когда я бежал за ней. О ее улыбке, от которой у меня сердце замирало… ее я увидел, вовсе того не желая.

– Сюда. – Линч буквально спас меня от прошлого.

Кабинет директора ничуть не изменился.

Линч поднял вверх палец – мол, минуточку – и взялся за телефон. Я опустился в кресло напротив, по другую сторону его стола. Рукавом я утер со лба холодный пот.

– Доктор Бутала, да… Приехал Оливер Мастерс… – Линч дослушал, кивнул и повесил трубку, даже не попрощавшись. – Твой психиатр скоро придет, так что подождем.

Карие глаза Линча поймали мой взгляд, а потом он отвернулся. Цвет его глаз сочетался с цветом бутылки «Джека Дэниелса» – и с цветом ее глаз. Сердце снова пропустило удар.

Мы с доктором Буталой мало в чем сходились, но намерения его, по крайней мере, были честными.

Он верил в химический дисбаланс мозга, а она… о нет, я не буду называть ее по имени даже в мыслях… она считала мое расстройство благословением. Еще бы, так чувствовать! Ей нравилось, какой я, но она видела лишь одну мою сторону. Я никогда не позволял ей увидеть другую – куда более уродливую. Злую.

Бутала постучался, прежде чем войти.

– Мастерс! Рад, что ты вернулся. – Доктор положил руку мне на плечо.

Бутала был невысоким джентльменом индийского происхождения и говорил с легким акцентом. Я кивнул головой в знак согласия.

– Рад вернуться.

Доктор присел рядом со мной и положил себе на колени мою медицинскую карту.

– Во-первых, и это главное, хочу снова извиниться за то, что мы поставили тебя в такую неприятную позицию в деле с Оскаром, – осторожно и искренне произнес Линч. – Если бы я знал, то не позволил бы им так поступить. Сможем ли мы оставить это в прошлом и начать все заново?

– Да, сэр.

В глазах его промелькнуло облегчение, пусть и всего на мгновение.

– Что ж, очень хорошо. Раз уж с этим мы разобрались… Сегодня начинается новый учебный год, а за последнюю неделю произошло уже немало неприятностей. Ты не сообщил мне о своем брате, но могу ли я надеяться, что в будущем ты расскажешь мне обо всем, что покажется тебе странным? – спросил Линч, приподняв одну бровь. – Я прошу тебя лишь об открытости.

Я понимал каждое произнесенное им слово по отдельности. Но все вместе я слышал будто бы сквозь толщу воды. Я покачал головой – вдруг это поможет рассеять туман, забивший череп?

– Что случилось?

Линч перевел взгляд с Буталы на меня. Он вздохнул, подкатил поближе свое кресло и уперся локтями в столешницу.

– Ты все равно об этом узнаешь, так что почему бы мне самому тебе не рассказать… – Он сложил руки на столе. – Все началось на прошлой неделе, так что сложно сказать, кто за этим стоит, но в Долоре кто-то шутит ужасные шутки. Понимаю, что о многом прошу, но ты единственный, кто точно не имеет к этому никакого отношения, так что присмотрись к происходящему.

– Ужасные шутки? Что случилось?

– На прошлой неделе кто-то оставил