– Имя, – ответила я. – Разве у тебя только одно?

Он облегченно вздохнул. Наверное, решил, что я говорю про печенье и больше ему не достанется.

– Себастьян Габриэль Вальдивия Сото. Все зовут меня Лютик. – Он расплылся в широкой улыбке и добавил: – Шучу.

– Жаль, – ответила я, стараясь не выдавать интереса к его словам, но тут же передумала и быстро добавила: – Персидский лютик – мой любимый цветок. Я бы привыкла тебя так называть.

Он проглотил еще одно печенье в форме полумесяца – похоже, был голоден.

– Мне следовало представиться в прошлый раз, – сказал он. – Если честно, я тогда не знал, кто ты.

– Почему люди говорят «если честно»? Потому что в остальное время они лгут?

Реплика была в моем стиле – я всегда уводила разговор в сторону, как только начинала нервничать. Я окунула чайную ложку в кофе и подняла ее. К ней прилипла воздушная молочная пенка.

Балисто, все это время наблюдавший за Себастьяном, наконец решил действовать. Его стратегия была проста: продемонстрировать свое великолепие, положив пушистую голову Себастьяну на бедро, и выразительно на него посмотреть, вымаливая последнее печенье. В переводе на человеческий язык его взгляд означал: «Я бедный щенок. Меня никто не кормит». Прием сработал.

– Умница, правда ведь? – проворковал Себастьян, почесывая пушистую шею овчарки.

– Его зовут Балисто. Он у меня для охраны.

Я тотчас поняла, как глупо прозвучали мои слова. Балисто никогда бы не причинил вреда человеку – только если бы я приказала.

– Разве ты не одна из самых охраняемых женщин в мире? – поддразнил меня Себастьян, явно зная, кто я такая.

В отличие от большинства людей, которые при разговоре со мной либо нервничали, либо пугались, этот мужчина источал особенное спокойствие, от которого и мне становилось легче.

– Кто ты на самом деле? – проигнорировала я его вопрос и чуть подалась вперед, сохраняя положенную между двумя незнакомцами дистанцию.

– Что ты имеешь в виду? – переспросил он невинно.

И снова улыбка Чеширского кота. Свет в глазах.

Он ласково почесывал Балисто за ухом, но, когда печенье закончилось, пес вернулся на мою сторону стола и лег рядом, разочарованный.

– Я не верю, что ты журналист, – призналась я, решив не скрывать то, что слышала.

– Правда? И почему же?

В его взгляде блестело веселье. На самом деле у него были грустные глаза, в их шоколадной глубине таилось скрытое горе. Но стоило ему начать флиртовать, как эта тьма искрилась искриться, словно внутри вспыхивали огоньки.

Вдруг я услышала, как аккордеон заиграл известную итальянскую песню «Ты хочешь быть американцем». Это было неожиданно, потому что днем в ресторане музыка никогда не звучала. Однако припев как нельзя лучше подходил к нашему разговору.

Скрестив на груди руки, я с вызовом произнесла:

– Не могу понять, откуда ты.

Он провел большим и указательным пальцами по усам, позволяя мне строить догадки.

– Когда ты говоришь по-испански, у тебя меняется тембр голоса, – продолжила я. – И ты путаешь времена, будто давно не было разговорной практики.

«И журналисты не носят с собой оружие», – хотела добавить я, но сдержалась.

– ¿Hablas español? – спросил он.

– No solo hablo español, también sueño en español. Я не просто говорю по-испански, я даже сны на нем вижу.

– А когда ты слышала, как я говорю по-испански? – удивленно спросил Себастьян, прокручивая в голове свой визит два дня назад.

Черт. Я сама себя выдала, совершенно забыв, что пряталась, когда Пальмира подавала лимонад. С этим человеком моя привычка соблюдать осторожность исчезала. Я не могла признаться, что подглядывала за ним в кабинете Макса, поэтому снова проигнорировала вопрос и перевела разговор на другую тему:

– А почему ты носишь футболки с логотипами? Кого-то пытаешься впечатлить?

Надеялась, что он расскажет, учился ли в Нью-Йоркском университете.

– Чтобы впечатлить тебя, одного университетского логотипа явно мало, – ответил он и поднял руку, подзывая официантку. – Я просто люблю яркие футболки, а фиолетовый – мой любимый цвет. Вот и все.

Официантка подошла, чтобы принять заказ.

– ¿Puedes traducirme? – попросил меня Себастьян.

Я согласилась помочь с переводом. Он заказал три двойных эспрессо в трех отдельных чашках, несколько кубиков льда в высоком бокале и еще орехового печенья. Официантка уточнила, что печенье называется orasnice и в его рецепте только четыре ингредиента: измельченные грецкие орехи, яичные белки, сахар и лимонный сок.

– Насчет моего испанского ты права, – сказал Себастьян. – Я давно на нем не говорил.

Он достал из заднего кармана пачку сигарет и бросил на стол.

– Я родился в Сантьяго, но мы уехали из Чили, когда я был еще младенцем. Моя семья, скажем так, не очень ладила с сеньором Пиночетом. Ну, то есть с его режимом.

Имя чилийского президента мне было знакомо. Себастьян потер подбородок:

– Мы жили в разных странах: сначала в Европе, потом переехали в Техас, затем в Калифорнию… Я учился в Нью-Йоркском университете, футболка оттуда. А ты? Всю жизнь провела здесь?

Он был умен: рассказывал только необходимое, а потом задавал собеседнику тот же вопрос. Но в такие игры можно играть и вдвоем, поэтому я ответила с долей иронии:

– Конечно. С рождения тут живу.

Балисто, видимо, учуял из кухни свежую партию печенья. Он встал, подошел к Себастьяну и сел рядом. На этот раз в его янтарных глазах читалось: «Я снова здесь, амиго. Давай поедим». Меня позабавило, как быстро они нашли общий язык, и я даже послала псу мысленный сигнал: «Я прекрасно понимаю, почему тебя так и тянет к нему».

Когда принесли кофе, Себастьян вылил три чашки эспрессо в стакан со льдом. Я много всего повидала, но такого способа пить кофе еще не встречала, поэтому решила взять то же самое, добавив к заказу подогретое молоко. Эспрессо я предпочитала с теплым пенистым молоком. Его сладость идеально уравновешивала горечь и подчеркивала вкус кофе. Когда официантка отошла, я принялась ломать голову в поисках умного вопроса, но в присутствии Себастьяна мои мысли путались.

– Не понимаю, зачем ты следил за мной и явился сюда. Людям, которые приходят к Максу, обычно нет до меня дела.

– А если мне до тебя дело есть?

Мне нравился его флирт больше, чем следовало бы. «Что ему нужно на самом деле?» – гадала я.

– Кем же ты хочешь для меня стать?

Он опустил голову, слегка покраснев, а потом посмотрел на меня:

– Другом.

Его уклончивость была под стать моей настороженности. Я решила зайти с другой стороны:

– Долго ты здесь пробудешь?