Уловив вернувшийся аромат яблок и корицы, он закрыл лицо ладонью здоровой руки, чтобы она не видела разгорающихся в нем чувств, и стал размышлять о том, что могло бы быть между ними, если бы он все не испортил. Она протирала антисептиком костяшки пальцев, и он стиснул зубы, принимая боль как желанный отвлекающий фактор.

– Ты разговаривал с Витторией? – спросила она.

– Как ты узнала?

– От тебя пахнет сигаретным дымом, а Нелла написала, что слышала, как ты выбежал из отцовского кабинета.

– Не говори так. – Он отдернул руку.

– Что? – Она вернула его руку на место.

– Джованни. Он не мой отец. Возможно, в моих жилах течет его кровь, и по завещанию я унаследую пятую часть его кровавых денег, когда Виттория умрет. Но мне не нужны эти деньги, я не хочу быть ему чем-либо обязанным…

Скрыть это было уже невозможно. Она зажала его руку в тиски, и чем он мог защититься от нее? Настоящий отец, человек, вырастивший его в этом коттедже и давший ему фамилию, всегда говорил, что слезы – признак слабости.

– Ты ничем ему не обязан. Фамилия – это всего лишь буквы, и ты сам решаешь, кому обязан.

– Все, что я знал о своем отце, о маме, – все это было ложью.

– Неправда. – Она заботливо очистила рану. – Не все было ложью.

Он не ответил.

– Нелла и все остальные всегда считали тебя своим, даже когда не знали, кто ты на самом деле, – сказала Макс, аккуратно наматывая белую марлю на костяшки пальцев. – Только ты сам проводил границу между ними и собой. Я – человек посторонний и вижу то, что есть. Джованни обращался с тобой совсем не так, как с Джеттом, потому что ожидал от тебя большего, потому что ты – член семьи. Ты думаешь, что ты один, а я думаю, что тебе это нравится – думать о себе как о чужаке, как о человеке, у которого никого нет. Наверно, так тебе легче отталкивать людей, потому что ты боишься новой боли.

Что ты знаешь о сердце, Грейсон Хоук?

В ее словах чувствовалась боль от его лжи о парне на балконе, от всей той лжи, которую он говорил ей, чтобы уберечь ее от себя. Чтобы держать ее на расстоянии. Чтобы погасить ее свет на своем горизонте.

– Ну вот, теперь я уже не могу выполнять свою работу, как раньше. – Он моргнул сквозь слезы. – Разве можно доверять тому, кто не смог их защитить.

– Грейсон, – строго сказала она, взяв его за плечи. – Ты всех защитил. Они все живы. Это Фрэнки совершенно сознательно спланировала убийство всей семьи, включая тебя. Она установила бомбу. Она подала Либби идею подставить Скиннера, отвлечь внимание на него с помощью бывшей сокамерницы и использовать его, если бомба не сработает. Джованни этого не предвидел, и я этого не предвидела. А если не предвидел и ты, то не предвидел бы и никто на свете. Они понимают это, Грей. И они не умерли, потому что даже Рафаэль понимал, что на правой стороне ты, а не Фрэнки.

– Нас всех спасла ты. – Впервые после гала-шоу он посмотрел ей в глаза, и внутри него загорелся огонек. – Ты спасла меня. Никто никогда не пытался меня спасти.

– Ты тоже меня спас. Ты доверился мне, – вздохнула она. – Ты выбрал меня.

– Я всегда буду выбирать тебя, – сказал он. – Теперь я это знаю.

Она отстранилась и опустила глаза.

– Нет.

– Что «нет»?

– Не говори ерунды.

– Но это правда.

– Какая же это правда, если ты солгал мне? Ты в самом деле думаешь, что после всего, что у нас было, после всего, что я рассказала тебе о той ночи, когда стреляла в Эвана, я тебя не понимаю? Я знаю, тебе сейчас больно, и я эгоистка, потому что перевожу все на себя и говорю об этом сейчас. Но так нужно. Если ты считаешь, что я поверю, будто ты намеренно убил невинного парня, чтобы защитить репутацию Барбарани, то это больше говорит не о том, что ты думаешь обо мне, а о том, каким ты сам себя видишь.

– Мне очень жаль. – Он посмотрел на свою идеально перевязанную руку. Как он теперь посмотрит на нее? Как она все узнала? И как давно она это знает? – Я могу лишь сказать: «Мне очень жаль».

– Не говори так. – Она нахмурилась. – Терпеть этого не могу. Скажи что-нибудь другое.

– То, что ты просила не говорить?

Она вскинула бровь.

– Макс.

Она сглотнула.

Он встал, но она не отступила. Он взял ее лицо в свои ладони, чувствуя, как запульсировала жилка у нее на горле.

– Я всегда буду выбирать тебя.

44

Макс

Больше всего на свете Макс хотела быть как можно ближе к нему. Чтобы его губы были на ее губах, шее, груди. Ей, которой никто не был нужен, которая со всем справлялась сама и была самостоятельной с шестнадцати лет, которая прошла через тюрьму, теперь был нужен Грейсон Хоук. Нужен во всех смыслах и во всех отношениях.

Между ними было столько всего, что еще требовалось сказать, но у нее оставался последний шанс все исправить.

– Ты доверял мне настолько, что оставил свои часы. Ты знал, что я вернусь.

– Да, – выдохнул он, не выпуская ее лицо из своих ладоней и словно ожидая чего-то.

– Но ты сказал, что между нами ничего нет, что я не в твоем вкусе. Ты в самом деле это имел в виду? – Она опустила глаза, потому что не верила в себя, чувствовала, что рассыплется, если увидит хоть намек на ложь в его глазах.

– Ты не в моем вкусе, – сказал он, и она почувствовала, как мир затрещал и раскололся у нее под ногами. – Потому что я никогда не позволял себе влюбляться в таких женщин, как ты. Красивых, умных, очаровательных. Ты – все, о чем предупреждал меня отец, то есть человек, которого я считал своим отцом. В тебе есть все, чего он учил меня бояться – и даже ненавидеть это. Как в сказках про Большого Злого Волка. После того как мама ушла, он внушил мне держаться подальше от таких, как ты. Знаю, звучит по-детски, убого, но ты должна понять: каждый, кого я встречал, каждый друг, каждая девушка, которая мне нравилась, – все лишь подтверждали его пророчество. Люди сближались со мной только с расчетом, что я помогу им войти в круг