Сальвар шумно выдохнул:

— Тебе так не нравится?

Я не поняла, что он имел в виду:

— Что?

— Тебе не нравится, когда тебя считают моей женой?

Я молчала, понимая, что если скажу, что не нравится, это будет выглядеть глупо и даже оскорбительно. Как такое может не понравиться? Господи! Но…

— Это клиника, Софи. Больше того — это «Ориенталь». Здесь доверяют только документам, а не устному народному творчеству.

Я нахмурилась, пропуская удар сердца:

— Что ты хочешь сказать?

Сальвар снова криво улыбнулся, и его серые глаза знакомо заискрили:

— Я хочу сказать, моя дорогая, что если все здесь называют тебя моей женой — значит, так и есть. Можешь не сомневаться. Ты — моя законная жена.

Меня словно окатили кипятком. Я онемела. Только смотрела на него и хлопала глазами. Наконец, очнулась:

— Но как такое возможно?

— Так тебе не нравится?

Я снова молчала. В голове никак не укладывалось, что Сальвар говорил это серьезно. Такого не может быть.

— Без вмешательства полиции вытащить тебя было просто нереально. Но о похищении мог заявить только родственник. Возможно, кто-то где-то и есть, но поиски могли занять очень много времени. И не факт, что увенчались бы успехом. Поэтому самым разумным решением было стать твоим мужем. К счастью, я все еще остаюсь твоим доверенным и имею право подписи. Это было не совсем просто, но выполнимо.

Я была совершенно растеряна. Лишь пробормотала:

— А это разве законно?

Сальвар хитро скривился:

— Законно. Если ты сама не обжалуешь.

— Обжалую?

— Заявишь, что этот брак недействителен. И тогда его признают недействительным.

Я нервно закивала:

— Я, конечно, все обжалую, как ты скажешь. Как можно скорее.

Сальвар подался вперед. По его бледному лицу пронеслась грозовая тень:

— Софи, о чем ты говоришь?

Я снова кивала:

— Я ведь понимаю, что не должна тебя позорить. Я все понимаю.

— Софи! — Он уже сидел в кровати. На шее вздулись жилы. — Софи, очнись!

Мои глаза опять наполнились слезами. Сальвар превратился в голубое размазанное пятно. Я почувствовала, как он обхватил меня здоровой рукой, прижал к себе. И даже среди больничных запахов я улавливала знакомый горький аромат. Я не противилась, повисла, как тряпичная кукла.

— Разве ты не любишь меня?

Я зарыдала навзрыд, вцепилась в его пижаму.

— Люблю. Очень люблю.

— Тогда что ты говоришь? Ты расстроилась, что не было свадьбы? Она будет, обещаю. Будет такой, какой захочешь.

Я понимала, что буквально билась в истерике, но не могла ничего с собой поделать. Рыдала и качала головой. Наконец, затихла, положила голову ему на плечо. Пижама была мокрой от моих слез.

— Я не могу.

Он прошипел мне в висок:

— Почему?

Я не понимала, как ему сказать. Язык не поворачивался. Я выдохнула:

— Тогда я была только твоей… А теперь…

— Что теперь?

Я молчала, но он сам все понял.

— Софи, я не ребенок. Я могу прекрасно представить, что он мог сделать с тобой. Но для меня это все неважно. Главное, чтобы ты сумела все это забыть. Я помогу тебе забыть. Слышишь меня?

Я почувствовала его губы, шершавые от запекшихся кровавых корок.

— Если ты обжалуешь этот брак, я тебя убью.

Мне казалось, я умираю и лечу куда-то к облакам. Я стала легкой-легкой, невесомой. Не сразу поняла, что Сальвар застонал и стал отклоняться на изголовье. Господи! Ему наверняка было больно. Я помогла ему лечь, сама положила голову рядом:

— Тогда я останусь, пока ты сам меня не прогонишь…

Острый троекратный стук заставил нас обоих вздрогнуть. Я подскочила, посмотрела на дверь. И похолодела, увидев Гертруду. Она бросила на меня быстрый взгляд, совсем иначе посмотрела на Сальвара:

— Дорогой мой, я могу войти?

Глава 80

Гертруда хорошо выглядела. Впрочем, за всю жизнь я не мог вспомнить ни единого случая, чтобы она выглядела плохо. Всегда безупречна, даже в больнице.

— Входи, тетя. Конечно.

Софи подскочила с пуфика, сжалась, опустила голову:

— Я вас оставлю.

Я не успел даже ответить, как она уже выскочила из палаты. Это было к лучшему — разговор предстоял не самый приятный, и Софи не все нужно было слышать. По крайней мере, именно сейчас, вот так. Я во многом предполагал, что именно скажет Гертруда. Как посмотрит, как подожмет губы… Но знала ли она то, о чем хотел сказать я? Едва ли…

Она пересекла палату и подошла к кровати. Склонилась надо мной, чтобы поцеловать в щеку:

— Сальвар, бедный мой мальчик…

Гертруда опустилась на пуфик, на котором только что сидела Софи. Взяла меня за здоровую руку, поглаживала, заглядывала в лицо с неподдельным беспокойством. Я хорошо знал этот взгляд — она, действительно, искренне переживала за меня. И оставалось лишь недоумевать, как все это в ней одновременно уживалось… Как?

— Как ты себя чувствуешь, мой дорогой? Я чуть не упала в обморок, когда все узнала. Хорошо, что рядом была моя медсестра. Такая шустрая девочка… — Она покачала головой: — Нет, я все еще не могу осмыслить это. Ты сошел с ума, Сальвар… Ты просто сошел с ума! Тебя спасло чудо. Слышишь, дорогой? Только чудо!

Я кивнул:

— Все хорошо, тетя, не беспокойся. Это всего лишь рука. Как ты сама?

Она грустно улыбнулась:

— Все хорошо, мой мальчик. Если в моем возрасте человек еще жив — это уже хорошо. — Гертруда снова наклонилась, поцеловала меня в лоб. Будто коснулась электрошокером. — Как же ты умудрился ввязаться во все это⁈ Ты такой безрассудный! Сальвар! Умоляю, скажи, что я что-то не поняла! Они называют эту девчонку твоей женой! Я сама слышала! Это надо немедленно прекратить, пока не пошли слухи. Ты же понимаешь, какой это удар по репутации. — Она выпрямилась, решительно кивнула: — Я это улажу, не беспокойся. К счастью, у меня есть авторитет, я сумею договориться.

Я даже усмехнулся, наблюдая, как она уже просчитывает в голове нужные ходы: с кем поговорить и кому заплатить. И где дать опровержение, если ситуация выйдет из-под контроля.

— Ничего этого не нужно, Гертруда.

Она настороженно посмотрела на меня:

— Ты уже успел распорядиться?

Я покачал головой:

— Эта девчонка, как ты выразилась, действительно, моя законная жена. И я не намерен ничего менять или опровергать.

Гертруда замерла, и мне на миг показалось, что понадобится тревожная кнопка. Я постоянно забывал, что тетя, на самом деле, пожилой больной человек. И