Я снова освободился от ее пальцев:

— Я об этом прекрасно помню.

Она замурлыкала, слово довольная кошка:

— Ну, вот… Так разве ты хочешь проблем? Все будет кончено, мой дорогой, лишь в том случае, если я сама это решу. Но ты — престижная партия, и я не намерена ничего отменять. Имей это в виду.

— Ты найдешь для своих капиталов не менее выгодное вложение. Я дам тебе хороших консультантов.

Она улыбнулась:

— Ты блефуешь, милый… Я тоже кое-что понимаю в финансах. Знаю, ты немного недоволен. Но я даже готова простить тебе эту подстилку. Правда. Гертруда права, ты всего лишь мужчина. У вас свои слабости. Видишь, какая я понимающая.

Я пристально посмотрел на нее, покачал головой:

— Я не нуждаюсь в твоем прощении, Алисия. И в понимании. Я ухожу. С активами поступай так, как сочтешь нужным. — Я развернулся и снова пошел к выходу.

Алисия подбежала и встала у меня на пути:

— Рискнешь всем ради этой дворняжки? Ты с ума сошел?

— Не смей ее так называть.

Она скрестила руки на груди:

— Вот как? Похоже, ты даже не знаешь, с кем связался. — Ее глаза торжествующе сверкнули, лицо порозовело. Она закричала, переходя на визг: — С грязной девкой из трущоб. Потаскухой из борделя! Да на ней клейма ставить негде! Приблудная дворняга!

Я не сдержался и, все же, дал ей пощечину.

Алисия разом замолчала, схватилась за щеку. Растерянно посмотрела на меня:

— Ты меня ударил?

— Хочу, чтобы ты пришла в себя.

— Ты меня ударил. Из-за этой дворняжки!

— А это еще большой вопрос: кто именно здесь дворняжка.

Я вновь направился к двери. Слышал, как она визжала в спину. Вдруг что-то разбилось об пол почти у меня в ногах — она швырнула вазу с консоли.

— Стой! Ты не можешь так уйти! Сальвар! Ты не можешь!

Снова что-то разбилось. Пусть хоть весь дом переколотит.

— Я выброшусь в окно! Ты слышишь! Твое имя будут полоскать в новостях!

Я даже не обернулся. Наконец, вышел за дверь, и визг Алисии прекратился, будто отрезало. Она никогда не навредит себе — слишком себя любит. Все это пустой звук.

Если бы она была способна понять, что наделала своей глупостью.

Сейчас все казалось неразрешимой проблемой. Софи вернули в трущобы, и я мог лишь гадать, что с ней происходит. Только бы она оставалась жива. Наверняка я знал лишь одно: сделаю все возможное и невозможное, чтобы вытащить мою Софи.

На ум приходило только одно имя. Джинни.

Глава 73

Сейчас на стене было уже шесть палочек. Это значило, что завтра — воскресенье. Но я не была в этом уверена. В моей тюрьме не было окна, и даже сон не мог служить верным ориентиром.

Я не помнила, сколько раз приходил этот монстр. Снова и снова. Пьяный и трезвый. Я бы тоже хотела надраться до беспамятства, чтобы ничего не чувствовать. А еще лучше — до смерти. Потому что ад, в котором я находилась, невозможно было назвать жизнью.

Он старался больше не бить меня по лицу — это будет слишком заметно. Но в остальном не стеснялся. Я была сплошной гематомой. Не помнила ничего кроме ударов, грубых рук и его кошмарного члена, который разрывал меня. Это было невыносимо, отвратительно. Грязно настолько, что мне казалось, я буквально утопала в нечистотах. Только никак не могла захлебнуться. От меня ничего не осталось. Я была лишь телом, которое терпело боль.

Я даже не предполагала, что умею настолько ненавидеть! До нервной дрожи, до пересыхания в горле, до вздутых вен! До помутнения рассудка. Если бы я могла — без сожаления придушила бы его. Не разжимала бы пальцы, пока проклятый глаз не вылезет из орбиты, не потухнет. Пусть это грех. Мне уже было все равно. Если богу так противен грех, то зачем до него доводить? Ад едва ли покажется мне более кошмарным.

Но у меня не хватит сил. Я всего лишь слабая измученная женщина. Загнанная в угол собака может укусить, потому что у нее остаются ее хищные зубы. У меня же не было ничего, кроме хилых рук. И теперь я с каким-то больным жаром мечтала о ноже, который он носит за поясом. Смогла бы я воткнуть его в его волосатую грудь? Еще как!

В двери заскрежетал замок. Внутри все сжалось, сердце замерло.

Только не он.

Только не он!

Но я увидела Джека. Кажется, он был приставлен ко мне надсмотрщиком. Его я тоже ненавидела. Слишком хорошо помнила его мерзкую улыбку тогда, когда он намеревался развлечься с несчастной Сильвией. Наверняка он ее и добил.

Он положил на мой матрас коричневый сверток:

— Оденься. Патрон велел свозить тебя в церковь.

Я невольно подскочила:

— Разве сегодня воскресенье?

Джек кивнул.

— Долго не возись.

— Хорошо.

Он тут же вышел, снова запер дверь на замок.

Я наспех переоделась. Моя одежда была рваной, грязной. Ублюдок прислал мне платье. С воротом под горло, с рукавами по самые кисти и с юбкой до пола. И неизменную накидку. На этот раз синюю. Эта одежда максимально скрывала мое тело. Но я понятия не имела, есть ли синяки на лице — у меня не было зеркала.

Я покосилась на дверь, прислушалась. Кинулась к своему тайнику и вытащила клочок бумаги, спрятала в рукаве. Я давно написала Джинни ответ. Но он содержал всего пять слов:

«Не волнуйся, я в порядке».

Я долго думала над запиской. Хотела успокоить Джинни. Чтобы она не сделала какую-нибудь глупость. Только потом поняла, какая я наивная. Я писала на обрывке ее же бумаги, обмакивая сломанный зубец расчески в загустевший чай. У меня не было даже карандаша. Кто поверит написанному?

Потом я добавила:

«Больше не пиши».

Не хочу, чтобы ее поймали с этими записками. Они сделают только хуже. Это мое первое письмо, и последнее.

Сегодня я ехала в церковь одна. В обычной старой машине. И на службе Марко не оказалось. Это было глотком свежего воздуха, несмотря на то, что меня все так же охраняли, не позволяя ни к кому приблизиться. Мне было плевать, что на меня смотрели — для того и вывели. Плевать, что они подумают. Главное — подойти к статуе Черной Девы…

Когда за мной закрылась дверь моей тюрьмы, я какое-то время стояла, замерев. Прислушивалась. Наконец, отошла в угол, развернула записку, которую забрала. Но, тут же, зажала рот ладонью и прислонилась к стене. Вместо убористого полудетского почерка моей