Лифт останавливается на нужном этаже.

– Быть A&R-менеджером – это в первую очередь про умение слушать, понимать и вести, оставаясь в тени, – продолжаю я, пока мы идем по коридору. – Я отлично разбираюсь в музыке, и мне интересно как раз то направление, в котором работают артисты вашего лейбла.

Она жестом указывает мне на кресло и закрывает дверь.

– Мне нравится работать над текстами, составлять репертуар, – не умолкаю я, – и видеть счастье на лицах моих подопечных, когда после долгих месяцев работы и недосыпа они наконец держат в руках свой альбом. Я создана для этой работы, Саманта.

– И я в этом не сомневаюсь. Ты знаешь, сколько «Грэмми» мы выиграли в прошлом году?

– Девять, и мне кажется…

– А сколько сможешь принести нам ты? – обрывает она меня.

– Столько, сколько потребуется.

Она улыбается – или это притворство? – и на бесконечно долгую секунду замолкает, чтобы ответить на сообщение. Затем, оторвавшись от телефона, рассказывает, что мне предстоит делать, если я займу эту позицию, и о молодой мотивированной команде из ассистентки и звукорежиссера, которая окажется под моим руководством. После экскурсии по офису собеседование заканчивается.

Оказавшись в лифте, смотрю на свое отражение в большом зеркале. Мне ни в коем случае нельзя упустить эту возможность. К тому же мне нужно как-то платить за квартиру. Роль бездомной на Пятой авеню никогда меня не привлекала. Сбережения быстро иссякнут. Впрочем, в случае провала я всегда могу попробовать себя в качестве модели ступней.

* * *

Открываю дверь ванной и, наткнувшись на Камиллу, вскрикиваю от неожиданности.

– О черт!

Схватившись за сердце, чтобы убедиться, что оно не выскочило из груди, пытаюсь успокоиться.

– Я тебя звала, но ты не слышала, – заявляет она со смешком. – Давненько я не слышала твоего чудесного пения.

Проигнорировав ее, убавляю громкость на телефоне.

– Лулу, ты же знаешь, как я обожаю музыку, но мистер Эмерсон уже собирался вызывать копов. Я сказала ему, что ты глухонемая, поэтому при следующей вашей встрече выразительно маши руками.

– В аду тебя точно будет ждать отдельный котел, – шучу я. – Как я могу слушать музыку, если я глухая?

– Луна, я журналистка, а не врач.

Лучшая подруга беззаботно пожимает плечами и плюхается на кровать. Я скидываю полотенце, чтобы надеть белье, а затем хватаю широкие брюки-палаццо с завышенной талией и кремовый кроп-топ. И все это под цепким взглядом подозрительно притихшей Кэм.

– Кто умер? – полушутя спрашиваю я.

– Возможно, скоро это буду я.

Я подозрительно щурюсь.

– Камилла…

– К нам припрется Кельвин, – выпаливает она и спрыгивает с постели, прежде чем ей в глаз прилетает шпилька моей лодочки.

– Я тебя ненавижу! – кричу ей вслед.

– И я тебя люблю, заюш.

Я готова рычать.

Кельвин – друг Трэвиса, с которым они познакомились в фитнес-клубе год назад. Иногда он тусит вместе с нами. Его присутствие меня нисколько не напрягает, он очень классный. Но эти его тонкие намеки на то, что я ему нравлюсь и он хотел бы большего… Он, похоже, хочет серьезных отношений, а у меня аллергия на это слово. Невозможно не заметить, какие влюбленные взгляды он бросает на меня, стоит мне появиться на горизонте. И дело не в том, что я «залежалась и зачерствела», как решили некоторые коллеги на моей старой работе. Мне просто страшно. В тот единственный раз, когда я решила довериться, мое сердце вырвали из груди и растоптали, как какую-то мелкую букашку. С чего бы мне снова добровольно подвергать себя этой пытке? На такое пошел бы только полный безумец.

– Луна-парк! – приветствуя меня, вопит Трэвис, когда я захожу на кухню.

Трэвис Мэтьюс по прозвищу Ти обладал удивительной отличительной особенностью: постоянно улыбаться и что-то жевать. И этот вечер не стал исключением. По давней детской привычке целую его в лоб, прежде чем опустить глаза и попытаться понять, чем он поживился в этот раз.

– Только не говори мне, что в одиночку уплетаешь «Колибри»[7] тети Корделии?

Он проглатывает огромный кусок.

– Она и тебе оставила, глянь в холодильнике, – говорит он.

После этих простых слов во мне просыпается внутренний ребенок. По воскресеньям, после того как мы нагуляемся, мама Ти, родом с Ямайки, готовит нам полдник. Запах бананов, кокоса и пекана возвращает меня в детство, и я в предвкушении уже подбираю слюнки.

– А что с тем контрактом, из-за которого ты так переживал? – спрашиваю я, доставая из холодильника контейнер с тортом.

– Он согласился, и теперь я его представитель.

Широкая улыбка расплывается у него на лице и красиво контрастирует с его темной кожей. Мне так приятно наблюдать за тем, как он реализуется в качестве спортивного агента.

В эту секунду маленькая дрянь по имени Кэм вырывает у меня из-под носа долгожданный кусок торта и на моих полных ужаса глазах съедает его.

– Шевелитесь давайте, а то фиг нам, а не такси, если не выйдем сейчас.

– Надо же, все такая же лапочка, – бормочет Ти.

У «Блю Айви» мы встречаем Кельвина и быстро проходим внутрь. Там и яблоку упасть некуда. Тела переплетаются под поп-музыку, синий свет софитов скользит по влажной коже. Мы находим столик в стороне от танцпола, и стоит нам усесться, как Трэвис и Камилла сразу пропихивают языки друг другу в рот.

– Дарлинг, – раздается за спиной.

Сердце пропускает удар, тело напрягается. На мгновение цепенею. Но прикосновение руки, уверенно опустившейся на бедро, быстро выводит меня из ступора. Я резко разворачиваюсь.

– Как ты меня назвал?

Шиплю так угрожающе, что Кельвин отшатывается.

– Эм-м… Я просто хотел спросить, что тебе принести.

Закрываю глаза, чтобы успокоить колотившееся сердце.

– Ничего, спасибо. Камилла! – кричу я так, чтобы она услышала меня сквозь грохот музыки.

Кэм отрывается от губ Трэвиса и идет со мной к барной стойке. Оборачиваюсь на Кельвина – парень выглядит растерянным.

– Эй, что стряслось? Он что, испортил твои лабутены?

Вместо ответа смеряю ее убийственным взглядом. Но у подруги уже иммунитет к моему мерзкому характеру, поэтому она не обращает внимания.

– Дай ему шанс, – просит она. – Бедняга по тебе прямо сохнет. Ти уверен, что вы созданы друг для друга.

В этом-то и проблема.

Он добрый, улыбчивый. И, в отличие от других, его действительно интересую я: моя жизнь, мое прошлое. Вот только он слишком приличный, слишком нормальный, и я уверена, что и глазом моргнуть не успею, как окажусь помолвленной и беременной в какой-нибудь халупе в Нью-Джерси, потому что там налоги меньше. От одной мысли об этом мне становится трудно дышать.

– No