Мало ли какие цели были у этих непонятных похитителей!

Нет, конечно, им большое спасибо за помощь, но кто их знает: может, они любят активных жертв?

Медузы выпрямились, отпустили солнечный луч, вздрогнули и преобразовались в полупрозрачных людей, напоминающих своим видом гуманоидов из древних фильмов. Такие же большеголовые, лысые, с громадными глазами и гибкими безсуставными конечностями.

И вот эти чудики склонились передо мной в глубоком поклоне, приложив одну из четырехпалых рук к сердцу. Ну или к тому месту, где у нормального человека должно быть сердце.

Я застыла в недоумении, хлопая ресницами. Это снова проявились мои непонятные способности? Или медузы–перевертыши выбрали меня объектом своего поклонения?

Сзади раздался едва слышный шум. Я быстро обернулась на источник звука и застыла. Ко мне, не касаясь травы, шел высокий, исключительно красивый, золотоволосый мужчина средних лет с ласковой улыбкой.

И вот улыбка мне особенно не понравилась. С такой ухмылкой мне сейчас непременно должны были рассказать что–то из душещипательной мыльной оперы или, на худой конец, пообещать вырезать сердце на добрую память.

Рука все так же тянулась в несуществующему оружию. Одновременно я пыталась достать зернышко из–под ногтя и сообразить, чем можно нейтрализовать…

— Ну здравствуй, дочь, — сообщил мне на сантали[1] пришелец, останавливаясь в паре шагом и внимательно рассматривая. — Наконец–то мы встретились…

А может, сначала стоит задаться вопросом, насколько я его понимаю?

Понимаю вообще–то, моя мама говорит дома только на нем, но беседовать с незнакомцем буду принципиально на уни. Сантали — язык очень изысканный, вот только очень уж многозначный, беседовать на нем — мука мученическая…

И я сказала свои три волшебных слова, испытывая желание одновременно потереть лоб, почесать затылок, поковырять в ушах и покрутить около виска пальцем:

— Это настоящий пипец!

— И это все, что ты можешь сказать своему отцу? — приподнял золотистую бровь прекрасный обманщик. Цвет его необыкновенных глаз переливался от голубого до черного.

Я честно пыталась разумом и душой принять оглушающую новость, но не смогла. Не получалось. Одно с одним не клеилось.

Вот самозванец!

Если учесть, что моя мама всегда считалась одной из самых красивых женщин нашего района, а я тогда в кого уродилась? Всегда думала, что в папу. А тут, понимаешь, такой папа, что рядом с ним любая «мисска» кажется отстойной, как кудока с одноименной планеты. У них там другие критерии красоты. Чем баба страшнее, тем она привлекательнее. Типа не стырят конкуренты. Все равно, конечно, тырят, чтобы со своими сравнить, но стереотип все же остается.

— Нет, — все же определилась я с желаниями и потерла лоб. — Могу еще спросить: чего тебе надо? Какого рожна ты тут делаешь? И где ты столько лет шлялся?

— Все эти вопросы, — невозмутимо ответил мне самозваный папаша, делая жест рукой в сторону медуз–перевертышей, — требуют определенного времени для ответа. Трудно все двадцать пять лет уместить в нескольких словах.

— Да? — поразилась я, почесывая затылок с короткими волосами и наблюдая, как красиво, чуть ли не журавлиным клином улетают медузы. И с надеждой: — А если попытаться? — Призналась нехотя: — У меня времени нет. Там мои друзья… и парней из второго шара нужно разыскать.

— За ними присмотрят мои помощники, — бесцеремонно перебил меня мужчина, — пока мы будем разговаривать.

— … И муж, — закончила я фразу. И сразу об этом пожалела. Лучше бы молчала себе в скафандр.

Мужика при известии о моем муже так скрючило, что он, блин, моментально взорвался ослепляющим светом и чуть ли не на ультразвуке завопил:

— Какой муж⁈ Какой, протуберанец его дери, муж может быть у моей маленькой дочери?!! Кто посмел надругаться над моей девочкой?!! — А, главное, фальшиво–фальшиво. Как дешевая скрипка в руках ученика, к тому же настроенная не в тон.

— Ну ты и выдал, — поковырялась я в одном ухе, а потом и в другом для порядка, проверяя целы ли мои барабанные перепонки. — Если ты помнишь, то мне стукнуло двадцать пять по галактическому летоисчислению, а, следовательно, я давно совершеннолетняя и могу выходить замуж за кого хочу, когда хочу и столько, сколько хочу. И, кстати: к твоему сведению, моя личная жизнь тебя лично вообще не касается! Если ты и вправду участвовал в моем рождении, то потерял это право, когда бросил меня с мамой!

— Ты совсем не знаешь своих корней? — недоверчиво воззрился на меня мужчина, отступая на шаг. — Мать тебе совсем ничего обо мне не рассказывала?

У меня что–то больно заворочалось в груди. А имя у его, в прошлом любимой, женщины есть? Или забыл за ненадобностью?

— А должна была? — вернула я ему такой же в точности взгляд. — Зачем ей тратить время, чтобы врать, что мой отец — выдающийся космолетчик–испытатель или шпион Галактического Совета, погибший на важном задании? Для такого заурядного вранья она слишком меня любит и очень ценит мое доверие. Мама только украдкой утирала слезы, когда говорила, что по некоторым обстоятельствам ты не можешь быть рядом с нами.

— Это не совсем так, — заволновался мужчина, начиная нервничать. И с чего бы это? — Вернее, совсем не так, но мне нужно время, чтобы тебе все объяснить. Для начала я должен научить тебя пользоваться своим врожденными способностями, пока ты не выжгла себя полностью, как это было при крушении корабля…

— Ты хочешь сказать, — я уже не знала, где тереть или чесать, поэтому потерла в области сердца, — что это именно я сотворила те большие голубые сферы из плазмы, которые удержали воздух в вакууме и не дали нам погибнуть?

В груди разливалась тупая боль.

— Ты, — подтверждающе кивнул собеседник. Непередаваемое движение глазами, не то насмешливое, не то издевательское. — Разрушила корабль тоже ты. Нечаянно. И выжгла бы себя окончательно, если бы я вовремя не вмешался и не притащил вас всех на эту планету.

Сердце колотилось в груди, словно пулемет. Я хватала ртом воздух, не зная, что на это сказать. Так это я во всем виновата⁈ Информация слегка ошеломила, а еще больней