заметной из ее учениц стала известная кулинарная писательница с собственным телевизионным шоу в США, которая посвятила свою первую кулинарную книгу Сильви и отправила ей экземпляр с автографом. Она по сей день поддерживала с ней связь, как и со многими другими учениками, писавшими ей письма и отправлявшими имейлы, в которых говорили, что месяц, проведенный в школе, стал одним из самых ярких периодов в их жизни. Сын Сильви, Жюльен, который практически вырос в этой атмосфере – ему было всего семь, когда она открыла школу, – сказал, что нет ничего удивительного в том, что они себя так чувствуют: «Для тебя,
maman[5], это повседневность. Для них – волшебные каникулы
вдали от повседневности». И он, конечно, был прав. Но позже Сильви поймала себя на мысли, что, похоже, настала пора всему идти своим чередом, как и прежде.
Впрочем, сейчас время для этого было неподходящим, как и для того, чтобы как следует обдумать ее непростые отношения с Клодом и тот ультиматум, который она должна была ему поставить, чтобы сохранить самоуважение. Прикончив вино, она вернула список учеников и прочие бумаги в папку, потянулась и встала с места. Она уловила собственное отражение в зеркале, стоящем напротив. Та женщина выглядела невероятно уверенной в себе, в ней чувствовался непринужденный шик – блестящие каштановые волосы, узкие темные брюки и шелковая зеленая рубашка, но женщина, вглядывающаяся в отражение, знала, как сильно зеркало может лгать. Пожав плечами, удивленная собственной неожиданной нарядности, Сильви отвернулась. Взяв пустой бокал, она отправилась на кухню, вымыла и вытерла его, а затем поставила в шкаф. Она осмотрелась. Все было на своих местах. Все было готово. Все ожидало, замерев в предвкушении, когда начнется шум, суета, вопросы и – да, магия.
Глава вторая
Десять лет назад, когда Габи впервые приехала в Париж, она остановилась на Монмартре в переоборудованной мансардной комнате. Тогда она представляла, что это место по-прежнему было пристанищем богемных художников и разочаровалась, обнаружив, что оно было переполнено туристами, особенно в районе Сакре-Кёр. Но она открыла для себя другие, менее популярные местечки на Монмартре, в частности удивительные магазины тканей, которые тянулись по обеим сторонам одной извилистой улочки. Габи провела здесь много счастливых часов, делая маленькие зарисовки в дневнике, а позже раскрашивала их в своей комнате. Другое излюбленное ей место для рисования находилось в мансарде перед окном, из которого она наблюдала крыши, заселенные голубями, и кишащие людьми улицы внизу. Тогда она по-настоящему чувствовала себя частью парижской истории, найдя для себя собственную маленькую, но вдохновляющую роль.
Теперь, десять лет спустя, она стояла здесь, у окна своего нынешнего парижского отеля в квартале Сен-Поль. В южной части знаменитого района Маре в Париже находился лабиринт из мощеных закоулков, руин средневековых стен и старинных особняков, известных как hôtels particuliers[6]. Этот уголок отчасти сохранил прежний облик города, существовавший до преобразований барона Османа[7] в девятнадцатом столетии. Но, несмотря на то что темп жизни здесь был более спокойным и менее умышленно «шумным», чем в прочих кварталах в Маре, Сен-Поль не жил прошлым. Он представлял собой кипучую и оживленную панораму, на которую она смотрела сверху, полную красок и движения. Но в этот раз не будет никакой вдохновляющей эпизодической роли. Никаких вписываний себя в эту историю. Габи не была ее частью; она оказалась вне целого.
Она резко отвернулась. Достаточно. Она проспала, и теперь ей нужно было бежать. На завтрак не оставалось времени. Это само по себе было достаточно тяжелым испытанием, не говоря уже о вгоняющих в уныние «ах, если бы». Габи любила поесть, и при мысли о кофе и круассане ее рот наполнился слюной. Она была в Париже, и ей, конечно, должна была встретиться пекарня по пути. Так и вышло – нашлось очаровательное местечко с нарисованными на стеклянных панелях входной двери сельскими пейзажами в стиле ар-нуво. Минутой позже, торопливо смахивая крошки от круассана с одежды и губ, она стояла у двери жилого здания, в котором расположилась школа. Только тогда она поняла, что оставила дома – телефон, в котором был записан код от школьной двери, так и лежал на прикроватном столике, куда она положила его прошлым вечером. Покосившись на панель ввода, она попыталась припомнить код. 445AS? Или 554SA? Она попробовала ввести оба, но безрезультатно. Она даже не могла никому позвонить, чтобы ее впустили. Кошмар. Ей придется возвращаться за телефоном.
– Ça va?[8] – Голос, раздавшийся позади нее, заставил ее подпрыгнуть. Обернувшись, Габи увидела мужчину примерно ее возраста, около тридцати или вроде того, высокого, с волнистыми светло-каштановыми волосами, завивающимися у ушей, и глазами такими темными, что они казались почти черными. Одетый в кожаную куртку поверх футболки и джинсы, он нес большую плоскую деревянную коробку. Прежде, чем она успела спросить, он добавил по-английски: – Вы в Парижскую кулинарную школу?
– Да. Oui. Но код…
Его темные глаза заблестели.
– Конечно. Позвольте мне. – Когда он приблизился, она уловила крепкий душок. Он заметил, как наморщился ее нос, и рассмеялся. – Козий сыр, mademoiselle. Для школы.
Разумеется. Дабы скрыть свое смущение, она вступилась за себя по-французски:
– Прекрасно. Я люблю козий сыр. Особенно крепко пахнущий.
Он слегка приподнял брови, и Габи с некоторым удовольствием отметила, что ее идеальный французский его удивил. Но он ничего не сказал, лишь быстро одарил ее улыбкой и набрал код. Дверь со щелчком открылась, и мужчина придержал ее для Габи. Затем он направился к лифту, но она прошла мимо. Она не была в восторге от узких деревянных лифтов, встречающихся в старых французских жилых домах. Вместо этого она поднялась по лестнице, перепрыгивая две ступеньки за раз, забавы ради, и добралась до нужного этажа почти без одышки. Хоть какое-то редкое преимущество от последних нескольких месяцев. Она начала бегать каждое утро, чтобы передохнуть от гнетущих мыслей, и в результате пришла в форму.
Рядом с входной дверью школы на третьем этаже находился звонок. На его звук практически сразу откликнулась юркая молодая брюнетка с айпадом в руках. Она представилась: «Ясмин Берада, персональный ассистент мадам Сильви Морель», – на безупречном английском и лишь на мгновение выказала удивление, когда Габи ответила ей на беглом французском, тоже, в свою очередь, представившись и извинившись за опоздание.
– Никаких проблем, – плавно промурлыкала Ясмин на французском, пропуская ее внутрь. – Ничего еще не началось. А теперь, будьте добры, оставьте свои туфли здесь, – продолжила она, – и наденьте любую пару. – Она указала на
