Взлетаю на крыльцо Остина, как раз когда он выходит из дома. Ковбойская шляпа затеняет светло-карие глаза, весьма посредственно скрывая вызванную недосыпом красноту.

– Ты! – выпаливаю я, задыхаясь. И вдруг понимаю: сказать-то мне нечего. Зачем я вообще пришла?

– Доброе утро, Горожанка. – Лицо совершенно невозмутимое.

– Ты ее вырубил! – кричу я, а он смотрит на меня насмешливо, будто и правда не понимает, о чем я. – Сирень!

– Да? – Его губы подрагивают. Это же он, да? О сирени знали только он и Берил. Не может это быть совпадением.

– Да! Остальные думают, что на ранчо залезли посторонние. А я уверена, что это твоих рук дело. Вот только зачем?

– Если ты вдруг останешься до следующей весны, тебе не придется думать о нем снова. – Остин с такой ненавистью произносит слова «о нем», будто у них с Кей-Джеем личные счеты.

Ноги подкашиваются, грудь будто шкафом придавило. Никто еще не делал ради меня ничего подобного.

– Конечно, я не слышал твою историю целиком, но знаю достаточно, чтобы понять: этот козел недостоин того, чтобы ты о нем думала. Ни единой секунды. Может, присядешь? – спрашивает Остин, заметив, как я дрожу.

Не раздумывая, плюхаюсь на ступеньки, он садится рядом. Песочного цвета шляпа болтается на согнутом колене. Вблизи, при дневном свете, заметно, что темно-каштановые волосы пронизаны серебряными нитями, блестящими, как мишура. Его взгляд сегодня необычно мягок. В глазах не сверкают молнии, нет черных туч, как в минуты, когда он чем-то раздражен. Зато есть нечто, очень похожее на жалость, – последнее, что мне хотелось бы там увидеть. Что же ему рассказала Берил?

– Вчера ты так остро отреагировала на упоминание о сирени, что я должен был что-то предпринять. Наверное, ты не останешься здесь надолго, но я… я подумал, если ты вдруг задержишься, тебе будет приятно знать, что больше она цвести не будет. Сегодня при дневном свете мы выкопаем корни. – Он умолкает. – Может, скажешь что-нибудь? Я уже как-то привык, что болтушка у нас ты.

– Извини, я потрясена… Не ожидала, что ты способен произнести столько слов кряду, – говорю я и замечаю, как в его глазах блеснуло что-то еще: то ли боль, то ли гнев, не могу определить, что именно; в этом разговоре он уже показал больше эмоций, чем когда-либо раньше. – Это было грубо, прости. Есть у меня дурацкая привычка говорить глупости, когда чувствую себя не в своей тарелке.

– Все нормально, я понимаю. Я тоже нервничаю, когда ты рядом. – Его щеки розовеют, взгляд упирается в ковбойские сапоги.

– Ты понятия не имеешь, как много для меня сделал, – произношу я, отчаянно борясь с желанием обнять его или поцеловать, а лучше и то и другое. – Эти кусты росли здесь, наверное, лет сто. Что, если твои прапрадед и прапрабабка посадили их не просто так?

– Они давно умерли, – пожимает плечами он, – а ты жива. Меня гораздо больше волнует твое благополучие, чем возможное недовольство бесплотных духов.

– Остин…

Имя на выдохе звучит как молитва. Тело безотчетно наклоняется, – еще чуть-чуть, и голова окажется у него на плече.

Он подается ко мне. Собирается поцеловать? Вдыхаю древесный аромат, стараясь сохранить его на память, как сувенир. Сирень отцвела, и хорошо бы этот привлекательный горец заставил меня забыть, что Кей-Джей вообще когда-то существовал.

Он медленно проводит большим пальцем по моему подбородку, поднимается к нижней губе. Кожа будто горит, губы приоткрываются, веки замирают. Как же мне хочется, чтобы он меня поцеловал. В памяти всплывает ненавистный образ Кей-Джея, и я стараюсь заменить его желанным Остином, будто достаточно просто представить второго, чтобы полностью вытеснить из сознания первого.

– Ужасно хочу тебя поцеловать, – произносит он низким утробным голосом.

– Но? – шепчу я, понимая, что у фразы есть продолжение.

– Я не смогу остановиться. Захочу обнять, прижать к себе, коснуться каждого дюйма твоего тела. А ты испуганно отшатываешься, стоит мне лишь приблизиться.

– Разве я…

Внезапно я понимаю, что он прав. Страх, что образ Кей-Джея отныне всегда будет вставать между мной и другим мужчиной, парализует.

– Да. – Остин нежно берет меня за подбородок. – Придет время, когда я смогу сделать это, не чувствуя, как ты каменеешь под моими пальцами. Тогда я поцелую тебя так, что у тебя подкосятся ноги, и сделаю много чего еще, если ты позволишь.

Жар путает мысли. Если бы я только могла заставить тело расслабиться! Никогда еще я ничего не хотела так сильно, как хочу сейчас, чтобы натруженные руки, губы, обрамленные щетиной, и кое-что, что скрыто под традиционными «вранглерами», помогли мне стереть из памяти козла-мужа. Голос мне изменяет, когда я облекаю в слова новый всепоглощающий страх:

– А вдруг этого никогда не произойдет?

– Конечно же произойдет, не сомневайся! – Взгляд по-прежнему прикован к моим губам, хотя руку он уже убрал. – Знаешь, когда я был маленьким, я уговорил деда купить мне на аукционе необъезженную лошадь. К избитой затюканной кобыле на десять футов нельзя было приблизиться, не напугав. А в старших классах мы с ней два года подряд побеждали в соревнованиях по связыванию телят. Разумеется, ты не лошадь, но тебе тоже нужно время. Поверь.

Смогу ли я поверить мужчине снова?

14. Остин

Сегодня единственная неотложная работа на ранчо – починка изгородей. Шестнадцать пар рук справятся без труда, так что меня сослали в кабинет, к накопившимся бумагам и неоплаченным счетам. Через распахнутую чердачную дверь открывается великолепный вид на гору Тимоти, но за весь день я не взглянул туда ни разу – не могу оторвать глаз от кое-чего куда более захватывающего. В саду возле дома работает Сесиль. На ней черная майка и джинсовый комбинезон, светлые волосы заплетены во французскую косу. Она наклоняется, и я мгновенно превращаюсь в хищника, высматривающего добычу. Господи, как можно так сексуально выглядеть в комбинезоне?

Не в силах больше наблюдать издалека, допиваю кофе и иду в сад. С пустой кружкой в руках распахиваю калитку из белого штакетника. Петли скрипят, и Сесиль поворачивается на звук.

– Привет! – говорим мы хором.

– Наткнулся на одну книжку. Думаю, тебе понравится. Об истории Уэллс-Каньон, – говорю я, протягивая тонкий томик в мягкой обложке.

Под «наткнулся» я подразумеваю «специально отправился в местный информационный центр для туристов и купил ее после того памятного дня на берегу реки». Наверное, надо было хоть загнуть несколько страниц, чтобы издание не выглядело совсем с иголочки.

Сесиль отряхивает землю с рук и идет ко мне. Когда наши пальцы соприкасаются, воздух буквально искрит, и это не моя фантазия – знаю, она чувствует то же. Смотрит на меня завораживающе,