– Привет!

Даже не посмотрев в мою сторону, он продолжает вертеть в руках маленький желтый мячик. Я прочищаю горло и почти кричу:

– Привет!

Все еще ничего.

– Почему ты молчишь?

– А ты почему так много болтаешь? – спрашивает он, не сводя глаз с мячика.

Услышав его грубый ответ и сильный британский акцент, я какое-то время не могу найтись с ответом.

Скажи уже хоть что-нибудь.

– А ты знаешь, что по деревьям нельзя лазить?

Просто блестяще, Коллинз.

Теперь его кошачьи глаза прикованы к моим. Он смеряет меня взглядом с ног до головы и качает головой так, будто я маленькая наивная дурочка.

– А ты что, из полиции деревьев? – дерзко парирует он.

Пусть насмехается – главное, что разговаривает.

– Не-a, просто папа говорит, что так нельзя делать – можно сломать себе что-нибудь.

– Это девчонкам нельзя.

– Чего? Девчонки ничем не хуже мальчишек. Даже лучше.

В его глазах загорается азарт.

– А слабо залезть сюда? – бросает он мне вызов.

– Не слабо, – отвечаю я, не раздумывая.

Оставляю рюкзак у дерева и оцениваю высоту, которую предстоит взять. И зачем я только сказала, что мне не слабо? На первую ветку забираюсь легко, на третью – тоже. Уверенная, что и на следующие заберусь без труда, делаю еще один рывок. Что-то хрустит. И в этот момент Лиам ловит меня за руку и тянет к себе.

– Я был прав, – говорит он.

Чтобы его побесить, прежде чем сесть, пихаюсь локтем. За мой по сути своей безобидный шутливый жест он тут же награждает меня убийственным взглядом. Ясненько, этого не щекотать, а то превратит в камень.

– Меня зовут Луна Иден Коллинз, мне десять, а тебя как зовут?

Он молчит, кажется, целую вечность, прежде чем наконец ответить:

– Лиам.

– И сколько же тебе лет, Лиам?

Он проводит рукой по длинным черным волосам и снова начинает играть с мячиком.

– Ты не очень-то любишь болтать, да? Папа говорит, что мне нравится звук моего голоса, и каждый раз…

– Что ты здесь делаешь, крошка Лу?

Крошка Луна? На щеках вспыхивает румянец. Это прозвище такое дебильное и такое милое. Вроде.

Вопрос застает меня врасплох. Он выгибает бровь в ожидании вразумительного ответа.

– Мне кажется, ты классный.

Лиам смеется. По-настоящему. Громко и долго. Это так поражает меня, что я лишаюсь дара речи.

– И ты не боишься, что я сожру твою душу, или что вы там говорите? Нет, погоди, кажется, там было «умереть в страшных муках»?

В его глазах – ни намека на улыбку. Я, конечно, догадывалась, что он был в курсе слухов о себе, но никогда не задумывалась, что ему обидно.

Поэтому, чтобы разрядить обстановку, выдаю:

– После смерти я хотя бы встречу свою кошку Легенду. Она умерла в прошлом году, ее машина переехала.

Он качает головой.

– Какая же ты странная. Я и раньше это знал, но с каждой секундой убеждаюсь все больше.

– Так вот почему ты на меня все время пялишься? Я не спорю, возможно, я и правда странная… но мне все-таки интересно, чего ты так на меня смотришь? То есть мне все равно, смотри на здоровье, просто в прошлый раз я помахала тебе рукой, а ты не ответил.

– Дыши, крошка Луна.

Шумно перевожу дух. Лиам сдерживает смешок и тихо-тихо шепчет:

– Мне нравится цвет твоих волос.

И отворачивается так, будто злится сам на себя за то, что произнес это вслух.

Папа всегда говорит, что мои волосы такие же серебристые, как свет луны.

О господи. Щеки начинает печь. Скажи уже что-нибудь, Луна.

– А ты правда умеешь на ней играть? – Я показываю на гитару.

Было бы неплохо ответить «спасибо».

– Ну можно и так сказать.

– Докажи. Сыграй что-нибудь.

– Спой мне, и я тебе что-нибудь сыграю.

– Я не пою, – отрезаю я.

Откуда он знает? Я никогда ни перед кем не пела.

– Ну а я не играю.

Мы подозрительно смотрим друг на друга, зная, что оба врем. Еще и скверно врем. Я наклоняюсь к гитаре, прекращая эту битву взглядов, но он грубо вырывает ее у меня из рук.

– А ну отдай, дура!

Эта вспышка злобы заставляет меня отстраниться.

– Сам дурак! – выплевываю я, обидевшись.

Быстро спускаюсь с дерева и уже залезаю на велосипед, когда он мягко тянет меня за хвостик. Я оборачиваюсь, готовая испепелить его на месте, но, увидев его глаза, мгновенно остываю. Становится ясно, что он сам на себя злится за эту выходку.

– Прости, Луна. Я не люблю, когда трогают мою гитару или заставляют меня играть.

У меня море вопросов, но я не хочу на него давить, поэтому просто молча киваю.

– Давай так, – спешит добавить он, – ты больше не будешь просить меня сыграть, а я не буду просить тебя спеть. Ладно?

– Ладно.

Он протягивает мне руку, и я пожимаю ее. Мы замираем, глядя друг другу в глаза. Проходит несколько секунд, и Лиам все еще смотрит на меня так пристально, будто у меня на лице какое-то пятнышко.

– Хочешь, покажу кое-что прикольное? – наконец спрашивает он.

– А это далеко? Мне нельзя далеко уезжать.

– Нет, тут за углом.

Все еще держась за руки, мы заходим за пустующий дом, и я, повторяя за Лиамом, сажусь на корточки. Через пару секунд слышится лай, и к Лиаму бросается щеночек с кремовой шерсткой.

– Это твой?

– Нет, он бездомный. Я подкармливаю его последние две недели. Он классный, вот увидишь.

На его лице до самых ушей – впервые – растягивается улыбка, а на щеках появляются ямочки.

– А почему ты не заберешь его домой?

– Мама запрещает, – грустно говорит он.

Я сажусь рядом, и щенок тут же подбегает ко мне и начинает облизывать лицо. Не в силах сдержаться, начинаю хохотать.

– Похоже, ты ему нравишься… Хендрикс, ко мне! – свистом подзывает его Лиам, когда видит, что я вот-вот задохнусь.

– Хендрикс?

– Ага. Как бог гитары.

– Круто!

Он улыбается мне в ответ, и остаток вечера мы проводим играя со щенком. Попытки дрессировать его ни к чему не приводят. А к семи мне приходит пора возвращаться домой, потому что сегодня папа не дежурит в больнице.

– Садись на руль, – говорит мне Лиам.

– Ты с ума сошел? Мы же упадем.

– Что, слабо?

– Да, слабо, – отвечаю я и начинаю идти в сторону дома.

Он догоняет меня на велосипеде и снова тянет за хвостик. Но не как мальчишки во дворе, которые хотят сделать мне больно, а так ласково, что мне почему-то даже не обидно.

– Доверься мне. Ты не упадешь.

Он пытается улыбнуться,