– Может, закончим на этом, крошка Луна?

– Нет… Сделай мне приятно еще раз.

Ее слова – будто бомба, которую она только что бросила мне под ноги. Время останавливается. Мы молча смотрим друг на друга. Затем, за долю секунды, ее руки расстегивают пуговицу у меня на джинсах, а мои – ширинку ее платья. Поцелуям нет конца. Не дожидаясь, затаскиваю ее в душевую кабину и прижимаю к стеклянной перегородке. Зарывшись носом ей в волосы, посасываю кожу на шее, чтобы оставить свою метку.

– Вытащи его, Луна. Вытащи его, чтобы я трахнул тебя.

Проворные пальчики скользят под резинку боксеров, и я забрасываю ее длинные ноги себе на талию. Кожа сапог трется о мою кожу, когда я горячим членом прижимаюсь к ее складочкам, еще влажным от недавнего оргазма.

– Я больше не могу, Лиам.

Одним толчком оказываюсь внутри нее и теряю себя в ее тепле.

– Сильнее, – приказывает она. – Напомни мне, кому я принадлежу.

Черт.

Вытаскиваю член, подхватываю ее под ягодицы и снова вхожу. Внутри нее так тесно, что хочется сдохнуть.

– Открой глаза, Луна. Смотри на меня, когда кончаешь на моем члене.

– Лиам, – хрипит она, взрываясь.

Ее оргазм влечет за собой мой.

– Черт возьми, Луна… Ты сводишь меня с ума.

Не выпуская из объятий, осыпаю ее шею поцелуями, задерживаясь на пульсирующей венке. Луна слегка откидывает голову назад, колеблется, а затем спрашивает:

– Насколько?

Две серебристые бусинки смотрят на меня, почти умоляя положить конец нашим страданиям. Ее мягкое, хрупкое тело дрожит. Я знаю, что она хочет услышать, что пытается вырвать из моих уст. Они там, глубоко внутри, скрываются в тени, эти маленькие слова, скрепляющие нашу судьбу, – именно они позволят нам двигаться вперед, несмотря на нерешенные проблемы. Она читает все по моему лицу. И я замечаю в ее глазах огонь, который превращается в лед в тот момент, когда она осознает, что я просто трус.

Упираясь ладонями мне в грудь, Луна опускается на ноги и начинает одеваться. Я знаю, что должен ответить на ее вопрос, но слова застревают в горле. Поварившись в моем молчании, она добавляет:

– Я спрошу тебя только один раз. Ты хочешь, чтобы мы дали друг другу еще один шанс?

Больше жизни, крошка Луна. Но из-за этого обещания у меня связаны руки. Я просто не могу.

– Скажи, что я тебе не нужна. Скажи, что больше не любишь меня.

Я смотрю ей в глаза, чтобы возразить, но не могу ничего произнести вслух. Видеть разочарование на ее лице – невыносимо, поэтому я опускаю взгляд. Когда тишина становится слишком тяжелой, Луна желчно смеется и выходит из ванной. Звучит хлопок закрытой двери.

– Идиот, жалкий тупой ублюдок, – повторяю я собственному отражению, пытаясь перевести дыхание.

Когда мне наконец удается успокоиться и выйти из ванной, на мое плечо ложится чья-то твердая рука. Оборачиваюсь, чтобы посмотреть в лицо Кельвину. Какого черта он здесь делает?

– У тебя три секунды на то, чтобы убрать руку, иначе будешь собирать свои зубы с пола.

К моему удивлению, его рука остается на месте. Вместо этого он с угрожающим видом приближается ко мне, чтобы столкнуться лоб в лоб. Сжав челюсть, парень изучает каждый сантиметр моего лица. Его бледные глаза превращаются в щелочки, готовые распилить меня в два счета. Он молчит, анализируя мою реакцию.

– Оставь Луну в покое.

Нездоровое напряжение между нами нарастает.

– А то что? – спрашиваю я скорее из любопытства, чем из страха. – Видишь ли, мне стало интересно, слеп ты или глуп. То, как крепко ты держишься за девушку, которая тебя не хочет, должно задевать твое хрупкое эго.

Он делает ко мне еще шаг, но я не двигаюсь с места. Его дыхание становится неровным, как у быка, готового к нападению, и до меня доносится запах алкоголя.

– Мне бы не хотелось портить твое милое личико.

– О, ты считаешь меня красивым? – умиляюсь я, наклонив голову.

Его челюсть дергается. Ладно, с этим цирком пора заканчивать. На этот раз я делаю шаг вперед, и он отступает.

– Чтобы было понятно, ты получил Луну только потому, что я позволил ей быть с тобой. Ты был всего лишь запасным вариантом, – шиплю я. – Никогда не забывай об этом.

Его ноздри раздуваются. Он хочет ударить меня, но почему-то не делает этого. Устав от бесплодного разговора, разворачиваюсь, чтобы уйти.

– Спасибо, что подготовил ее для меня.

Мои мышцы каменеют. А вот и его настоящее лицо. Наконец-то.

– Повтори то, что только что сказал, – замогильным голосом говорю я, обернувшись.

А затем, схватив за ворот, прижимаю его к стене с такой силой, что он закашливается, сильно ударившись спиной.

– Мне плевать, что она хочет другого. А знаешь, почему? – спрашивает ублюдок.

– Уверен, у тебя стоит от желания просветить меня.

Он мрачно смеется.

– Потому что обладать чем-то, что принадлежит тебе, чертовски приятно.

Что-то внутри меня взрывается. По венам разливается разрушительная ярость. Смертоносная. Чувствую себя так, словно нахожусь вне своего тела. Из груди вырывается звериный рык, и мой кулак тут же врезается в его губу. Он отшатывается и, не найдя, за что ухватиться, падает на спину, как мешок с дерьмом.

– И это все, на что ты способен? – смеется он, сплевывая кровь на пол. – Я знал, что в тебе ничего нет. Деньги делают людей мягкими. Слабыми.

– Твои родители довели тебя до ручки?

Его взгляд твердеет при упоминании о семье.

– Ударь меня еще раз, ради всего святого, давай, – рычит он. – Ты же так этого хочешь.

Он мрачно смеется.

– Ты того не стоишь, – говорю я, возвышаясь над ним.

Я принимаю, как мне кажется, правильное решение. И уже собираюсь уходить, когда, услышав слова Кельвина, чувствую, как по позвоночнику бежит холодок.

– Она злится на тебя. Сегодня вечером она наконец-то раздвинет ноги передо мной.

Прежде чем он успевает понять, что происходит, оказываюсь на нем. Музыка вокруг нас стихает. Ничего не слыша, бью кулаком ему в челюсть. Его голова дергается в сторону. Кельвин пытается бороться, но я бью еще раз.

– Ублюдок!

Третий удар приходится на нос. За ним следует четвертый.

Бью снова и снова.

Перед глазами мелькает образ матери, истекающей кровью от ударов Майка. На мгновение я перестаю понимать, кто передо мной. Все, что вижу, – это кровь.

– Еще раз вздумаешь угрожать мне – родная мать тебя не узнает, – рычу я ему