губе, которую секунду назад я сильно укусила. Но в голубых глаза ноль негодования, лишь игривый блеск, который дополняет довольная улыбка. – Придержи свой агрессивный настрой до момента, когда мы вернёмся домой. Там сможешь кусать меня, сколько хочешь.
Я бы тебе лишь один орган откусила, чтобы неповадно было! – кричу эту фразу в уме, и в памяти всплывает другой эпизод, что пробивает меня новой волной дрожи.
Я делала ему минет. Неоднократно. Но больше всего меня выбивает из равновесия воспоминание о первом разе, когда я просила у него прощения за инцидент в стрип-клубе. Какой же дурой я была! Извинялась перед ним, признавалась в вещах, о которых не хотела рассказывать, чувствовала себя виноватой, пока он тем временем… Боже! Вот теперь меня точно может стошнить.
– С тобой всё-таки что-то происходит, – став максимально серьёзным, отмечает Титов. – Ты опять дрожишь, и вся бледная. Тебе плохо?
Мне ужасно! Больно! Гадко! Омерзительно! И это мягко сказано! Но ему отвечаю:
– Нет. Просто устала от всего этого шума, а ещё… – заминаюсь, проглатывая обилие собравшейся во рту слюны.
– Что ещё? Скажи мне. Я же вижу, что что-то случилось? Где ты была? Тебя кто-то обидел или напугал? – давит своим стальным голосом, выглядя максимально сосредоточенным.
Да, ты обидел. И ты же напугал своей неадекватной слежкой и ложью, ещё раз доказав мне то, что я и так знала.
– Расслабься, никто меня не обидел и не напугал, – выжимаю из себя улыбку, успокаивающе проводя ладонью по лацканам его пиджака. – Просто пока гуляла, у меня начались месячные и резко заболел живот. В первый день мне часто бывает плохо, но это пройдёт. Завтра будет легче.
Не будет. Ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю, ни через месяц. Я вообще не знаю, когда мне теперь станет легче и станет ли вообще?
Дима отвечает не сразу. Прищурив глаза, изучает моё лицо, будто теперь он сомневается в честности моих слов. А я отправляю все моральные силы на то, чтобы выдержать его тяжёлый, прицельный взгляд.
– Ты хочешь уехать домой? – спрашивает он спустя несколько невыносимых секунд. – Только скажи, и я прикажу водителю подогнать нам машину.
– Нет, – отвечаю чересчур резко и быстро, ведь ни за что не хочу с ним никуда ехать и оставаться наедине. Этого я стопроцентно не вывезу. – Не надо. Не сейчас. Я хочу ещё побыть здесь. Это же свадьба моей сестры.
– Уверен, Арина поймёт.
– Конечно, но я всё-таки хочу ещё побыть с ней рядом. Я уже попросила у официанта болеутоляющее, и хочу ещё раз сходить в уборную.
– Я провожу.
Этого мне только не хватало.
– Не надо.
– Это не обсуждается.
– Дима, – вжимаю ладонь в его грудь, когда он порывается отвести меня до туалета. – Пожалуйста, не надо никуда идти. Можно мне хотя бы тампон поменять без надзора? – срывается с моего языка с укором, и я мысленно ругаю себя за это. Чтобы исправить ситуацию, тяну Диму за шею и припадаю к его губам своими, снова погружаясь в свой личный ад и рай.
Сладость и горечь. Боль и наслаждение. Ненависть и любовь. Всё смешивается в один сумасшедший водоворот, из которого выбраться практически невозможно. Но нужно. Очень нужно. Сейчас же. До того как моя хрупкая маска разлетится на части.
– Доверься мне хоть раз и подожди меня здесь, хорошо? Я сделаю свои женские дела и вернусь к нашему столику, – шепчу ему в губы и соединяю наши взгляды.
Смотреть на него сейчас то же, что смотреть на разбитую мечту. Поэтому стоит Диме утвердительно кивнуть и прошептать «хорошо», как я тут же разворачиваюсь и ухожу, ощущая на спине жжение от его пристального взгляда.
Как пробираюсь сквозь толпу и добираюсь до туалета – практически не помню. Прихожу в себя, только когда склоняюсь над унитазом, надеясь, что со всей едой из меня выйдет и всё месиво боли, но куда там? Ни одно, ни второе не покидает моё тело. Всё остаётся внутри, продолжая съедать меня, словно раковая опухоль.
Меня трясёт, перед глазами мелькают белые точки, а сердце стучит так быстро и мощно, что я чувствую его удары в каждой клеточке, вене и артерии.
Всё! Мои силы на нуле. Энергии, чтобы и дальше удерживать маску, больше нет и не будет. Я это чётко понимаю, пока сижу на полу возле унитаза и прижимаю руку к груди. А значит… У меня не остаётся другого варианта, как сделать то, в чём я выдающийся мастер.
Глава 40
– Приехали, госпожа Гордеева! На выход, – кричит водитель, обращаясь ко мне, и это первое, что мне удаётся расслышать за всё время езды в трейлере.
До этого я будто пребывала в прострации, глубоко погрузившись в свои мысли. Меня не «пробуждали» ни громкая музыка, струящаяся из динамиков салона, ни разговоры музыкантов, выступавших на свадьбе, которые любезно согласились взять меня с собой.
Хотя «любезно согласились» – опять-таки лживое предложение. На деле парни не хотели брать меня с собой, прекрасно понимая, к каким проблемам может привести помощь в моём побеге. Но у них не было выбора. Если Золотая девочка о чём-то просит, они должны выполнять вопреки своим истинным желаниям. А если Золотая девочка просит так отчаянно, со слезами на глазах, как это делала я, то они должны выполнить просьбу сию же секунду. Без колебаний и торможения.
Сначала музыканты встретили меня с недоумением, когда я тайком проникла в их гримёрную. Потом сильно нахмурились, когда я сообщила, что мне нужна сменная одежда и место в их машине. А в конце обречённо выдохнули и с натянутой улыбкой произнесли: «Как скажете, госпожа Гордеева. Мы сделаем всё, что пожелаете». А я даже не стала их поправлять с этой чёртовой «госпожой». Мне было вообще не до бесед с ними. Я в темпе стянула с себя элегантное платье и переоделась в джинсовые шорты, майку и кепку, которые мне «любезно» предоставила одна из бэк-вокалисток. А затем, не имея при себе никаких личных вещей, проскользнула в трейлер и заняла самое дальнее от двери кресло.
Мне несказанно повезло, что музыканты уже погрузили все инструменты до моего появления, поэтому всего через пять минут мы покинули территорию замка, беспрепятственно пройдя пост охраны, ведь машины скрупулёзно осматриваются только на въезде на мероприятие. При выезде охранники просто выясняют, кто покидает замок, чтобы отметить в списке, кого больше нет на охраняемой территории.
Надеюсь, Ари меня простит за мой побег. И за то, что я даже не