– Я очень хочу сделать приятно тебе, – делаю акцент на последнем слове и слизываю солоноватую каплю, вынуждая Диму издать глухой стон. – Просто скажи, как тебе нравится.

Описываю языком круг по головке, продолжая водить рукой по члену. Дима со стоном выдыхает и усмехается. На миг становится не по себе. Наверное, я задала тупой вопрос. Полагаю, другие женщины в подсказках не нуждались.

– Давай сегодня забудем о моих предпочтениях, – спустя несколько мучительных секунд вполголоса произносит Титов. – Делай так, как хочется тебе. А мне в любом случае понравится, потому что это ты.

Занавес. Да, именно он моментально опускается внутри меня, заслоняя собой всё смущение, сомнение и страх сделать что-то неправильно. Его слова срывают с тормозов. Воодушевление с желанием расправляют крылья и взлетают до заоблачных высот. Я больше не медлю. Обхватываю губами член и начинаю сосать. Так, как я умею. Так, как мне хочется. И так, как нравится мне. Отключаю голову и полностью погружаюсь в процесс. Проталкиваю член максимально глубоко и вытаскиваю, двигаю головой активно, не сбиваясь с ритма и помогая себе рукой. Чувствую губами раскалённую твердость, каждую венку и нежную кожу, пока Димины стоны сводят с ума, ласкают слух, заставляют тело пылать от возбуждения.

Никогда не любила, когда Егор зарывался в мои волосы и начинал давить мне на затылок, но сейчас, когда Дима делает то же, я ничего не имею против. Наоборот. Хочу взять его глубже, больше, сильнее, и его действия помогают мне в этом. Головка упирается в горло, челюсть быстро немеет от боли, а по подбородку стекают слюни, но всё это не мешает мне продолжать сосать, сжимать член рукой и издавать стоны с пошлыми звуками, закручивая нас обоих в водоворот похоти.

– Да, блять, – ругается он вместе с хриплым стоном и ещё сильнее давит на голову. Ещё, ещё и ещё. Задыхаюсь, слёзы вытекают из уголков глаз, но я терплю, потому что дурею от осознания, что мне удаётся сделать Диме приятно.

Его стоны падают на мои плечи, покрывая кожу мурашками. Пальцы до боли сжимают волосы, распространяя жар по всему телу. Секунда, вторая… десятая, и вдруг следует резкое натяжение волос. Мои губы отрывают от члена и тут же запечатывают влажным, глубоким поцелуем. Стон удивления теряется во рту Димы, язык сталкивается с его, сплетаясь в развратном танце. Нет ни единого шанса что-то спросить или даже подумать. Дима отрывает меня от пола и, словно пушинку, затаскивает на кровать. Укладывает на спину, умещаясь сверху, и мозг теряет последнюю нить с реальностью, наружу проступают оголённые инстинкты. Вжимаемся друг в друга, продолжая неистово целоваться. Его руки с жадностью скользят по моему телу, мои – по его лицу, плечам, спине. По всему, до чего могу дотянуться. Он такой горячий и твёрдый. Идеальный. Чувствую себя маленькой и хрупкой под его тяжестью.

Дима запускает руку между нашими телами и касается мокрых складочек, срывая с моих губ стон.

– А говорила, что жёсткий минет тебе не нравится, – размазывая влагу по моей промежности, с удовлетворением напоминает он.

– Вкусы меняются, – игриво отвечаю я, при этом не вру.

С Димой моё тело реагирует на любое действие не так, как с остальными мужчинами.

– Значит, я тут опять не причём?

Улыбаюсь, пробегая пальцами по его скуле, и решаю быть честной.

– В этот раз ты стопроцентно причём.

Довольный ответом, он пленительно улыбается, а после больше не мучает нас: направляет член ко входу и проникает внутрь. Не резко, сильно и мощно, а плавно проскальзывает до самого конца и замирает, вслед за мной.

Слов больше нет. Только стоны. Блаженные, протяжные, выражающие всю степень нашего удовольствия. Они встречаются в воздухе, нагревая его до невозможности. Губы Димы припадают к моим, но он не целует, а будто всю душу из меня желает испить. Переплетаем дыхания, дрожим, обездвижено упиваемся первым проникновением. Таким, какое оно должно было быть, – полным чувств и желания доставить удовольствие, а не наказать.

Но сейчас нельзя об этом вспоминать. И я не вспоминаю. Обхватываю Диму ногами за бёдра, усиливая контакт. Он с выдохом чуть отстраняет лицо от меня и смотрит в глаза. И вот же чёрт! В его исступлённых льдах горит голое желание. Неутолимая жажда. Пугающая одержимость. Радость, восторг, восхищение… и моё счастливое отражение.

Признание в любви зудит на кончике языка, но тут же растворяется от толчка. Боже мой! Как же приятно. Захлёбываюсь новым стоном, не отрывая глаз от Диминого мутного, возбуждённого взора. У него зрачки как у наркомана – почти полностью закрыли голубую радужку. Он сжимает челюсть и начинает двигаться, заполняя всё моё тело и душу экстазом. Накрывает губы, целует жадно и в то же время нежно. Как у него это получается? Одному Богу известно. Я тону в эмоциях, ниспадающих на меня мощными волнами. Ещё крепче обвиваю его и руками, и ногами, впиваюсь в спину ногтями, не сдерживаю стоны, пока Дима наполняет меня толчками. Снова и снова. Соединяет наши тела, выбивает из меня весь воздух.

Его руки блуждают по мне. Тоже нежно, но властно. Будто каждый миллиметр ощупать желают. Губы сползают ниже, целуют подбородок, шею и добираются до плеч, где накрывают влажным, сладким поцелуем каждый укус и покраснение. Словно извиняются за содеянное. В то время как проникновения члена лишь усиливаются. Темп становится быстрее, шлепки плоти о плоть – звонче, а наши стоны – громче, полностью затмевая шум ливня за окном.

– Чёрт… Не верю, – шепчет Дима тихо-тихо, будто обращаясь к самому себе, но мне удаётся расслышать. Понять смысл – нет. Думать и анализировать его фразу не в состоянии, когда Дима накрывает мои щёки пальцами, сжимает их до ощутимой боли. Но она тут же затмевается сладостью, потому что он возвращает свои губы к моим. Накрывает, заполняет меня своим запахом и вкусом. Начинаем целоваться горячее, глубже, пошлее. Кусаем друг друга. Лижем. Пожираем. Трёмся влажными телами, соприкасаемся в множестве чувствительных точек, с каждой секундой всё больше растворяясь в удовольствии.

Совсем скоро Дима шепчет что-то ещё, но на сей раз я не разбираю. Чувствую лишь, что Титов вконец срывается и прямо-таки начинает вбивать меня в матрас. Врывается, повышая громкость моих стонов, но я не скулю, а умоляю