пару раз бывала в этой части Уотербери, но строение, похожее на древний античный храм, расположенный будто на возвышенности, с высокими колоннами и капителями, балюстрадами и резным фронтоном, врезалось в память. Теперь оно возвышалось белоснежной горой в летних сумерках, густеющую плоть которых пронизывала разве что редкая летучая мышь.
– Держись, детка, – ухмыльнулся Соулрайд и подставил мне локоть. Хотя имел в виду, наверное, не только это. Он ведь хорошо осведомлен, что в столпотворении меня может накрыть паническая атака.
Я ухватилась за любимого мужчину, как за спасательный круг, и мы принялись рассекать непокорные людские волны, чтобы войти внутрь, попутно улыбаясь кому-нибудь, кивая, перекидываясь парой слов. Многие взгляды обратились в нашу сторону, но я уже настолько к этому привыкла, что не искала в них скрытого смысла. Гектор, конечно, знал гораздо больше прибывших, чем я, – он здоровался практически со всеми, заставляя меня чувствовать себя не в своей тарелке.
Ажиотаж царил под стать моему первому посещению автодрома. Люди были оживлены происходящим, но теперь я понимала их поведение и разделяла его. Все это вновь походило на некий диковинный ритуал, который должен был изжить себя, перейдя в цивилизованное общество, но вместо того, чтобы стать преданием, превратился в гипертрофированный праздник поклонения.
«Людям нужен идол», – вспомнила я слова рыжеволосого мужчины, что шел рядом со мной и акулоподобно улыбался всем, кого видел. Для него окружающие находятся на одинаковом уровне, и все в равной степени заслуживают взгляда знаменитости. Разве это не одна из причин, по которой он вообще обратил на меня внимание?..
Если да, то это, пожалуй, даже грустно.
– Это он, – кивнул Соулрайд, повышая голос, дабы побороть шум.
В просторном зале с высоким потолком, между двумя монументальными белыми арками, прямо над крошечной сценой с одиноким микрофоном висел огромный плакат с черно-белой фотографией. Мужчина лет шестидесяти был практически седым, лишь изредка пробивались упрямые темные пряди; гладко выбритым, приятным. Квадратный подбородок был жизнерадостно приподнят, а взгляд чем-то напоминал мне отцовский, каким тот был еще до того, как Гвен ушла от нас.
– Дарт Хауэлл, – выдохнула я, вскинув брови.
– Представляла его иначе?
– Как и тебя в свое время. Вы, гонщики, удивительный народ.
– Идем. Найдем кого-нибудь из наших, пока все не началось. Это важно.
Да, подумала я, Дарт – такая же святыня для жителей Уотербери, как и Гранж Пул Драйв, им основанный. Причина и следствие. Людям обязательно нужен идол. В Солт-Лейк-Сити я не обращала на это внимания, хотя, может, там и поводов не было. Здесь совсем другое общество, но мне нравится их коллективная натура. Не безразличная ни к чему. Она способна испытывать сильную, всеобъемлющую страсть, которая заглатывает и пожирает, как водоворот, даже приезжих вроде меня – тех, кто не привык любить хоть что-то в этом мире с такой глубиной и самоотдачей.
– А что с ним случилось? Как он умер?
– Трагически погиб в автокатастрофе в Сан-Франциско ровно тридцать три года назад. Жестокая ирония: на треке он был гениальным пилотом. Сегодня годовщина смерти.
Я промолчала и вновь посмотрела на портрет виновника собрания. Окружающее торжество приобрело совсем иные очертания, несмотря на то что черно-белые глаза Хауэлла улыбались присутствующим. Погиб в этот же день. Вот как. Все это затянувшаяся на десятилетия панихида, которая повторяется каждые три года. Мне стало не по себе, и тут же бросилось в глаза, что многие одеты в темные оттенки. Вечер памяти. Могла бы и догадаться. Рядом с Гектором совсем мозги размякают в зоне комфорта. Думать не хочется, жду, что это сделают за меня.
– А вот и наши, смотри.
Наконец-то я хоть кого-то узнала. Тревор и Саймон, стоящие почти у сцены, отчаянно махали нам, держа в руках по изящному бокалу шампанского и чуть не подпрыгивая.
– Привет, ребята. – Мы приблизились и обнялись с ними, будто не виделись вечность. – Давно тут?
– Минут десять. Каждый год все больше людей. Так удивительно. – Саймон пригубил пузырящейся жидкости.
– Наверняка еще много таких приезжих, как я.
– Таких как ты, Фрай, много не бывает, – подмигнул Тревор. – Ты у Гранж Пул Драйв на особом счету, сама же знаешь.
Я смущенно поджала губы, сдерживая улыбку. Все-таки вечер памяти.
– А где остальные? – спросил Гектор, осматриваясь.
– Безнадежно утеряны в толпе.
– Попрошу минуточку внимания…
На сцену поднялся невысокий плотно сбитый мужчина, которого я не видела прежде. Он неуверенно коснулся микрофона, и все стихли, словно волна схлынула с побережья и потухла где-то на дне безутешно молчаливого океана.
– Я очень рад снова видеть так много гостей в стенах этого музея в этот важный для всех нас день. Ровно тридцать три года назад ушел из жизни профессиональный гонщик Формулы–1, сильный и мудрый человек, талантливый пилот, меценат, подаривший нам настоящее чудо – Гранж Пул Драйв. Дарт Хауэлл для Уотербери не просто имя – это история. Хочу поблагодарить всех присутствующих: я знаю, что сегодня здесь есть и те, кто пришел впервые, и потому коротко поведаю вам о человеке, фотографию которого вы видите за моей спиной…
Пока мужчина, забыв представиться (наверное, от волнения) озвучивал краткую биографию Дарта, я заметила неподалеку Хартингтонов и Гинзли в полном составе. Как ни странно, настроение мне это не испортило. Именно в тот момент ничто не могло сбить мой настрой – я ощущала себя значимой частью целого, что молчаливо скорбит об оставившем их герое.
Затем на сцену стали подниматься родственники Дарта, старые гонщики, знавшие его, и просто те, кто хотел высказаться. Все они были столь искренними и в то же время потерянными, словно Дарт умер лишь неделю назад и им все еще трудно осознать потерю. Их речи растрогали меня.
– Прошло столько лет, а горе по-прежнему живо в наших душах, – сиплым голосом рассказывал пожилой мужчина, бывший пилот. – Но и радость, и благодарность живы не менее. Я хорошо знал Дарта, и знаете, что могу сказать?.. Когда я прихожу на Гранж Пул Драйв, уже сейчас, в новом тысячелетии, когда я вижу, как многие в Нью-Хейвене всем сердцем любят гонки, как они болеют за таких талантливых гонщиков, как Гектор, – он нашел взглядом Соулрайда, и они обменялись кивками, – или Тревор, – ритуал повторился, – или Генри, Билл, Чак… Вижу, как эти ребята счастливы, найдя свое место в жизни… В эти моменты я думаю о том, что Дарт желал нам добра; он был бы рад увидеть все, что вижу я. Дарт мечтал, чтобы основанный им автодром стал центром кровеносной системы Уотербери, его главным механизмом, качающим кровь и несущим кислород по улицам-аортам и