– Ну что я за чудовище?

– О чем ты?

– Взгляни на свою кожу. Я мог бы и без этого. Прости. Это все алкоголь. Когда я выпью, становлюсь грубее. Уверяю, я не всегда такой, и если тебе не по вкусу, только скажи.

– Не беспокойся.

– Неисправимое животное. Но… я иначе не сумел бы. В первый раз с тобой мне слишком снесло крышу.

– Все нормально. Для первого раза сойдет, – отшутилась я.

Он улыбнулся уголком рта и подмигнул мне.

– Мне уже можно взглянуть?

– Иди сюда.

Гектор спрятал что-то в своей большой ладони, а другой рукой подозвал меня сесть. Я с радостью плюхнулась на диванчик рядом. Солнце било в окно, позволив мне разглядеть, что кожа мужчины тоже покрыта отметинами. Я наполнилась злорадством, но пока что не стала ничего говорить. Мы покалечили друг друга, чтобы блаженство, и без того удивительно сладкое, хоть чем-то разбавить.

– Показывай уже, – улыбнулась я.

Соулрайд спрятал руки за спину, подставил щетинистое лицо.

– Сначала целуй.

– Я с престарелыми садистами не целуюсь.

Брови его поползли на лоб от такого заявления, губы сами собой растянулись, обнажили хищные зубы, что ночью впивались в меня.

– Ах вот оно что. Не целуешься, значит. А все остальное – запросто? – Я уже хохотала от произведенного эффекта сброшенной бомбы. – Если бы у меня сейчас все не болело, я бы задал тебе жару.

– Спасибо, это ты уже сделал. У меня то же самое.

– Надо поесть, любовь моя. Восполнить потерянные силы. Так что, поцелуешь?

Как удержаться, глядя на эти искусанные губы? Как не потерять голову, слушая его по-прежнему едкие и веселые фразы? Видя, что его реакция на меня, мой юмор и мои реплики ничуть не изменилась, взгляды и интонации остались все те же?

– Гектор… – дрожащими губами произнесла я, и из глаз покатились слезы, даже не предупредив, что возьмут сейчас и хлынут водопадом, и ничто не сумеет их остановить.

Я накрыла лицо ладонями, чтобы Соулрайд не видел, как оно исказилось. Мужчина попытался развести мои руки в стороны, но я замотала головой, и тогда он просто обнял меня в той позе, в которой я сидела и качалась от слез.

– Не надо, Сара, к чему это ты? Прошу, иначе я и сам… ну зачем ты рыдаешь? Хватит.

На последнем слове грубый мужской голос дрогнул, поддавшись моим всхлипываниям. Дрогнул, но не сломался.

– Моему счастью… Гектор… это просто… нет слов, чтобы передать его. Ты понимаешь? Это безумие. Со мною такого не может быть. Я неудачница. Я не могу отхватить такой огромный кусок пирога на вечеринке в сотню человек!

– Можешь. Прекрати. Не хочу, чтобы ты плакала рядом со мной. Даже от радости. Мне плохо, когда я вижу твои слезы. Тревожно.

Когда меня перестало трясти, Гектор показал, над чем возился последние полчаса.

– А я совсем о ней забыла! – всхлипнула я, вытирая глаза и нос кулаками.

Та самая фигурка, у которой отвалилась голова. Теперь она цела, и даже следов склейки не наблюдалось. Значит, его руки золотые еще и в этом!

– Я понял, что она дорога тебе. Поэтому отвлек твое внимание, спрятал и привез сюда. Чтобы, как только будет возможность, вернуть в прежнее состояние.

– Гектор! – Я обняла мужчину что было сил, отчего нам обоим сделалось больно, мы застонали и скривились.

– А еще меня стариком называет. Себя-то видела?

– Спасибо огромное. Я и правда очень люблю эту фигурку… Она у меня одна из первых: неказистая, но любимая. И далась с большим трудом. Тут много мелких деталей…

– Это я заметил. Покажешь, как ты это делаешь?

– Тебе интересно?

– Почему нет?

– Ладно. Покажу. – Я радовалась как ребенок, которого взрослые хвалят за каракули, едва обретающие форму какого-либо предмета. – Только сначала мы поедим.

– Ты такая милая.

Будто в подтверждение этому я шмыгнула носом и смущенно улыбнулась, поджав губы.

– У тебя телефон звонил, кстати. Я поставил на беззвучный.

– Кто звонил?

Гектор вздохнул, и мне это не понравилось.

– Твой отец.

19. Я не вернусь

– Отец? – переспросила я упавшим голосом.

Что еще за эмоциональные качели сегодня? Я уже не выдерживаю.

Почти за все время, проведенное в Уотербери, я вспоминала об отце только в тех случаях, когда речь заходила о причине, по которой я здесь оказалась. Ведь он и был этой причиной, точнее, последствия его ужасного поведения по отношению ко мне. Просто так, от скуки или совестливости, я ни разу о нем не думала. Печально, но факт, как утверждает Metallica[13].

То есть, конечно, сначала было тяжело, потому что те события не выходили из головы: пьяный отец в отключке, его дружки в том состоянии, когда человек хуже дикого зверя… Все это привело меня сюда, вытолкнуло с насиженного места в иной мир под названием Уотербери, где я сперва была не в своей тарелке, а потом встретила Гектора.

Не вспоминать о том вечере поначалу казалось невозможным. Я даже думала, что до конца жизни буду паниковать при виде выпивших, особенно находясь с ними в замкнутом помещении. Наверное, эта фобия как-то называется, да в этом ли дело? Нет. Дело в том, что очень скоро я напрочь забыла о существовании отца. Уотербери обрушился на меня тяжелым ливнем в первый же день моего прибытия – этот удивительный город словно смыл с меня всю грязь, очистил грубой дождевой водой, промыл мои поры, забитые скверной.

Здесь я начала жить заново. Научилась. К тому же новые проблемы не заставили себя ждать. Сначала Гвен пыталась строить из себя заботливую мамочку, чтобы компенсировать муки совести за то, что бросила меня. А это раздражало. Впрочем, не так сильно, как поведение Патрика, что становилось все более непредсказуемым с течением времени. Поиск работы, знакомства с новыми людьми, поразившими меня своими страстями и вкусами, потом – таинственный Гранж Пул Драйв, где рыжий мужчина снял свой шлем и заставил меня впервые ощутить себя ничтожеством…

Иными словами, вспоминать об отце у меня не было времени в закрутившемся водовороте жизни. И вот теперь я слышу от Гектора: тебе звонил отец. Отец? А что это за слово такое – отец? Я этого слова теперь не знаю. И впредь его знать не хочу. Как и слово мать.

– Именно он, – кивает Соулрайд.

Я вижу, что ему неприятно сообщать мне об этом, но промолчать он не может. Знает, что