– Мне так жаль. – Йозеф выглядел подавленным. – Это был личный момент, и я сожалею о своем вмешательстве, но я так старался понять Майру, узнать, не та ли она, кем я ее считал, и, если так, попробовать пробудить ее воспоминания. Я пошел за вами к пляжу в ту ночь. Простите.

Я закрыла глаза и постаралась выровнять дыхание. Мне пришлось напомнить себе, что передо мной не Йозеф-коллега из компании по подъему затонувших судов, а Йозеф, который был маминой настоящей любовью и родственной душой. У меня внутри бушевала мешанина из самых разнообразных чувств: замешательства, гнева, радости и невозможности поверить в то, что Йозеф был здесь, восторга от их предстоящего воссоединения с мамой и возмущения. Я открыла глаза и увидела, что Йозеф изучает мое лицо и его темные глаза переполняет тревога. Также я поняла, что мы с ним стоим на траве вдвоем.

– Куда подевался Эмун? – спросила я.

– Йозеф?

Мы одновременно круто повернулись на мамин голос. Она стояла на самой верхней ступеньке лестницы, и на ее лице отражались радость и потрясение. При виде мамы сердце подпрыгнуло у меня в груди. Я еще никогда не видела у Майры такого выражения лица. Передо мной будто был кто-то другой. Будто именно сейчас она была настоящей…

– Бел?

Йозеф тоже сразу же это понял.

Мама бросилась вниз по лестнице и промчалась по лужайке к тому месту, где, широко раскинув руки, стоял Йозеф. Она с размаху влетела в него, и они оба опустились на колени у края дорожки.

Я смотрела на них с сильно бьющимся сердцем, а глаза затуманились от подступивших слез. На их лицах сменялись эмоции. Оба плакали и смеялись, что-то друг другу говорили, обнимались, касались лиц друг друга и целовались.

– Это ты, – выдохнул Йозеф, уткнувшись в мамины волосы. – Это правда ты, Бел. Как такое может быть?

Я отступила на несколько шагов назад, нехотя повернулась к ним спиной и направилась к лестнице. Мне не хотелось оставлять маму в такой решающий момент, но вместе с тем я чувствовала себя непрошеным гостем.

До меня донесся мамин приглушенный голос, хриплый от переполнявших ее чувств – счастья, печали, сожаления, жажды и радости.

– Я тебя помню. Теперь я помню все. Мне так жаль.

– Ты меня не знала. Это естественно, – шептал Йозеф ей в ответ.

Эмун с Антони внимательно наблюдали за происходящим через окна, располагающиеся по обе стороны от входной двери. Их лица были обращены к воссоединившейся паре, так и стоящей на лужайке на коленях и полностью поглощенной друг другом. Я замахала на них руками, и они исчезли. Войдя в дом, я закрыла за собой дверь, оставив маму с Йозефом наедине.

Эмун стоял в вестибюле прямо под люстрой, глубокомысленно прикрыв подбородок рукой, заодно частично скрывающей легкую улыбку. Антони подошел ко мне, и я с благодарностью погрузилась в его объятия. Меня всю трясло.

– Мы немного понимаем их чувства, не правда ли? – проговорил он, уткнувшись в мои волосы.

– Немного, – согласилась я. Нас с Антони никогда не разделяло столько долгих лет, и никто из нас не страдал от амнезии, как моя мама; ведь она буквально проживала две разные жизни. У Йозефа была любимая из предыдущей жизни. Но любовь есть любовь, а расставание есть расставание.

Прошло несколько минут, на протяжении которых мы молча ждали, когда мама с Йозефом зайдут в дом. Казалось, прошла целая вечность, после чего на лестнице послышались их шаги. Дверь открылась, и появилась мама, ведущая за руку Йозефа. Она была раскрасневшаяся и счастливая, на кофточке виднелись влажные пятна, и лицо тоже было мокро. А Йозеф выглядел совершенно ошеломленным и обезумевшим от счастья, будто кто-то промчался мимо на сверхзвуковой скорости, швырнув в него большую кучу кружащихся денежных купюр.

Эмун сидел на большой парадной лестнице. А мы стояли возле ведущего в зал арочного проема, и Антони обнимал меня одной рукой.

Повисла тишина, настолько заряженная эмоциями, что никто не знал, что сказать.

– Вот мы и нашли Йозефа, – произнесла я, только чтобы снять напряжение.

Мама издала полувсхлип-полусмешок, и по ее щекам хлынули чистые русалочьи слезы. Мокрое пятно на вороте ее кофточки становилось больше.

Тут до меня дошло, что я никогда не видела свою мать настолько счастливой. Разумеется, она была счастлива с моим отцом, Натаном, когда не страдала от dyάs. Но тогда она была Майрой. Такой взгляд, как сейчас, улыбка, полная и открытая радость в глазах на моей памяти были не просто редки, а невозможны вовсе. И этот миг, когда рука Йозефа лежала в ее руке, каким-то образом привел ее – с другой стороны – в начало пути. То был последний ключ в последнем замке, позволивший ей стать той, кем она была в действительности, полностью и окончательно.

Она была и Сибеллен, и Майрой, и она была счастлива.

Глава 4

В тот вечер после ужина в доме было тихо, и в главной гостиной горел камин. Я держала обеими руками кружку с горячим чаем, смотрела невидящим взглядом на огонь и медитативно дула на поднимающийся пар. На коленях Антони лежала открытая книга, и он медленно переворачивал страницы одной рукой, положив вторую на спинку дивана за моей спиной.

– Как думаешь, когда уже можно будет пойти наверх? – спросил Эмун. Он растянулся на диване, закрыв глаза и переплетя на груди пальцы.

– Ты можешь пойти туда в любой момент, – смеясь, ответила я. – На тот случай, если ты не заметил, дом очень большой. Ты им не помешаешь.

– Его комната рядом с комнатой Майры, – пробормотал Антони, не отрываясь от своей книги. – Думаю, он беспокоится не из-за того, что помешает им, а скорее наоборот.

– Точно. – Мама, в отличие от Йозефа, не стала бы заморачиваться по поводу того, что кто-то мог услышать ее «торжественное воссоединение» с давно утраченной любовью, а Эмуну определенно не захотелось бы слушать эти звуки.

Шаги на лестнице заставили Антони поднять голову от книги, и мой собственный взгляд переключился с камина на дверь, где вот-вот должен был кто-то появиться.

Эмун так и лежал с закрытыми глазами.

– Похоже, у меня больше нет препятствий к тому, чтобы пойти спать. Не знаю, как вы, братцы, а я из-за всех этих эмоций и восторгов за последние пару дней порядком вымотался.

В следующий