Стронг уехала из Твинбрука почти сразу после смерти старухи, за которой она приглядывала, а потом неплохо так помоталась по королевству, при этом успевая еще и налаживать свою семейную жизнь.

За двадцать лет Стронг шесть раз побывала замужем, соответственно, шесть раз сменила фамилию.

Пока через газету знакомств не познакомилась с фермером из Валсеца Джозом Бараби, не вышла за него замуж и не переселилась к нему.

Хотя, я не удивлюсь, если шустрая сиделка уже развелась и с Джозом и снова куда-то переехала.

Как будто бежала от чего-то.

Ее показания по делу Ребекки Видаль были кристально чисты и похожи на все остальные – не придраться.

Я мог бы послать в Валсец Хенрика или кого-то еще из моих людей. Макси угрожала опасность, и мне не хотелось оставлять ее ни на минуту.

И все-таки мне хотелось поговорить с Хейзел самому – составить личное впечатление и послушать, что она скажет.

Поэтому, скрепя сердце, негласно оставил жену под присмотром своих лучших аколитов и отправился в Валсец сам.

Макси не подала виду, что волнуется. Сейчас она была занята приготовлениями к общегородскому Фестивалю Святого Тома. Даже не знаю, с чего это вдруг она захотела участвовать в дне помидоров. Сказала, будет великолепная «рекламная коллаборация» с ее кафе.

Выражение было из ее мира. Она теперь часто бросалась такими непонятными словечками, звучащими, как будто странные заклинания, уже не боясь меня.

Ведь она доверилась мне.

Рассказала секрет, который, по сути своей, являлся намного более опасным и шокирующим, нежели даже тот факт, что она ведьма.

Переселение душ…

Мне даже жутко было представить, что бы с ней сделали, если в инквизиции об этом кто-то узнал.

Ее бы мучили и допрашивали, а в конце концов, попытались через нее открыть проход в чужой мир.

В инквизиции был такой секретный проект, который курировал сам король, связанный с изучением других миров и попытками туда попасть, но сейчас его прикрыли за отсутствием материала.

И вот тогда Аня… или Макси, как она просила себя называть, потому что привыкла к этому имени, стала бы для них этим материалом.

А я – я даже помыслить не мог о том, что потеряю ее.

Настолько она стала родной и любимой, настолько глубоко укоренилась в уме, душе, сердце, что я даже не совсем представлял, как занимаюсь службой, другими делами…

Все мысли были только о ней, каждую минуту, постоянно, всегда.

Быть рядом с Макси, любить Макси, оберегать Макси, заботиться о Макси, радовать Макси, наслаждаться Макси, касаться Макси, смотреть на Макси, думать о Макси…

Если раньше я просто вожделел ее и ее тело, то сейчас даже не мог себе представить, на какие высоты меня это унесет, когда жена снизойдет до близости.

А она снизойдет – я видел это в ее глазах, зеленых, как два чистых изумруда.

Это было ответное желание.

Это было мое отражение.

Каждый инквизитор рано или поздно встречает свою ведьму.

Мою ведьму, мою чужачку, мою любовь…

Полагаю, где-то там, на небесах, Кайла смотрела сейчас на меня и весело смеялась, приговаривая: «Вот видишь – я была права, брат!».

Я мельком посмотрел на заднее сиденье – там лежал большой бумажный пакет с логотипом ее кафе.

Макси вышла перед самым отъездом с этим пакетом в руках и протянула его мне.

– Хоть поешь там… А то ехать почти сутки, а вокруг ни одного населенного пункта не будет…

– Ты даже себе не представляешь, как отрадно, что ты меня провожаешь. Словно любящая жена.

– Я просто выражаю надежду, что по дороге ты не помрешь от голода, Роуэн, и раскопаешь в этом Валсеце что-нибудь полезное для нашего общего дела.

Ее церемонный вид меня разозлил, поэтому я притянул ее к себе и поцеловал, чтобы согнать это полуофициальное выражение с ее лица.

С огромным удовлетворением я отметил, что щеки ее заалели, влажные губы раскрылись, дыхание сбилось, а изумрудные глаза заблестели.

Клянусь, в тот момент мне до смерти захотелось послать все к черту, подхватить ее на руки и утащить в спальню.

Я твердо пообещал себе, что сделаю это, как только вернусь.

И против она не будет – я это чувствую.

Только на словах.

В Валсец я прибыл рано утром – деревня оказалась еще меньше, чем я ожидал.

Хейзел Стронг, или, как она сейчас звалась, Хейзел Бараби, жила в доме ровно посредине деревни, около устья реки.

Это был большой и крепкий фермерский дом, в котором, помимо нее жили еще сыновья Джоза со своими семьями.

А Хэйзел стала их бабушкой и нянчила внуков, которые то и дело прерывали наш разговор, дергая ее за рукава и постоянно требуя то пряник, то куклу, то сказку.

Раньше бы я на это злился, но сейчас почему-то смотрел на детей как-то иначе.

Я смотрел на этих, чужих детей, а перед глазами вставала Максимилиана, держащая на руках ребенка.

Она будет лучшей матерью на земле.

Матерью моих детей. Наших с ней общих детей.

Но если я хочу, чтобы они у нас были, то не должен сейчас предаваться мечтаниям.

– Твинбрук и старушка Люсьена Бубл? – вскинула брови Хейзел. – Вот вы и хватили, господин инквизитор! Это еще при короле Горхе Третьем было!

– Меня интересует день, когда умерла соседка Бубл, Ребекка Видаль.

– Больше двадцати лет прошло, как я трудилась там, вы помилуйте… Уж и забыла, как этот Твинбрук выглядит… Да и у Люсьены-то Бубл я проработала всего-то шесть месяцев.

– Расскажите все, что помните, – сухо перебил я причитания Хэйзел.

– Да и помнить нечего, ей-богу! Бубл была довольно проблемной старушкой, вечно выдумывала всякие небылицы… Хобби у нее было такое – сочинять про всех сказки.

Я насторожился.

– Какие сказки?

ГЛАВА 99

– Ну, например, что у Пруденс Хаксли ночью корова из коровника сбежала и прыгала по елям, собирая шишки, – насмешливо проговорила женщина. – Такого толка, господин инквизитор. Только вряд ли вас это заинтересует.

– Ну вот, а говорите, все забыли.

– Разве что самую малость припомнила. Что касается ее соседей, Видалей, то это была очень симпатичная и дружелюбная семья. Красавица-жена, муж, который души в ней не чаял. А еще у них была такая прелестная дочурка, Максимилиана, очень милое дитя. Внезапная смерть Ребекки стала для них трагедией, муж сошел с ума и совсем перестал обращать внимание на дочку. Кто мог знать, что