— Смотри, мама, это наш защитник! — гордо заявлял он, тыча пальчиком в зелёное пятно с хвостом.

Младший, непоседа лет четырёх, не говоря ни слова, с разбегу врезался ей в колени, обхватывал её ноги и, запрокинув голову, сиял беззубой, очаровательной улыбкой, в которой читалось безграничное обожание.

А на полу, на мягком пушистом ковре, сидела их крошечная принцесса — дочка. Маленькая девочка с тёмными, как смоль, кудряшками Ангелины и ямочками на пухлых щеках. Она сосредоточенно, надув губки, нанизывала огромные разноцветные бусины на верёвочку, настойчиво бормоча что-то про «самые красивые бусы для мамы».

Их дом был наполнен не холодной роскошью, а теплом и шумной, настоящей жизнью. На столе стоял недопитый стакан сока, на диване лежала забытая плюшевая собака, а из кухни доносился вкусный, согревающий душу запах чего-то домашнего, возможно, пирога с малиной.

В этом сне не было ни коварных богов, ни высокомерных драконов, ни придворных интриг. Не нужно было никому ничего доказывать, ни с кем сражаться. Нужно было просто жить. Любить и быть любимой. Быть счастливой по-человечески.

Ангелина во сне улыбнулась, зажмурилась от нахлынувших чувств и прижалась щекой к твердому, надежному плечу своего несуществующего мужа. Это было так реалистично, так… правильно, как будто это и есть её настоящая жизнь.

А потом резкие, рассветные лучи пробились сквозь разноцветное витражное окно её настоящей, каменной и холодной спальни, и хрупкий, идиллический миг рассыпался, как песочный замок, унесенный приливом. Но на губах у Ангелины ещё долго оставалась тёплая, задумчивая, почти недоуменная улыбка. Где-то в глубине души, в самом потаенном уголке, шевельнулась новая, странная и пугающая мысль — а ведь эту тихую, простую мечту, пусть и в таком странном и опасном мире, можно было бы попытаться сделать былью. Но уже своими методами.

Ангелина с наслаждением, как кошка, растянулась на огромной кровати, чувствуя, как утренняя дрема медленно отступает. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь разноцветные стекла витражного окна, рисовали на прохладном каменном полу причудливые, медленно движущиеся разноцветные зайчики. Прошлой ночью ей снилось что-то удивительно тёплое и хорошее, но детали уплывали, как утренняя дымка, оставляя лишь смутное чувство покоя. Сейчас же её занимали более приземлённые и насущные вопросы — например, как самостоятельно справиться со шнуровкой и снять это чертово душное бархатное платье, в котором она уснула.

На её счастье, дверь с лёгким скрипом приоткрылась, и внутрь, робко крадучись, заглянула рыжая Элла, бережно неся стопку свежей, наглаженной одежды.

— Ваша милость, доброе утро, позвольте помочь вам подготовиться к новому дню, — прошептала она, опускаясь в почтительном реверансе.

Процесс умывания прохладной водой из фаянсового кувшина и переодевания в лёгкое, простое платье из мягкого, дышащего льна оказался целым ритуалом с многочисленными завязками и пуговицами. Элла, к счастью, была ловкой и внимательной девушкой, и вскоре Ангелина, наконец чувствуя себя свежо, легко и гораздо комфортнее, вышла из комнаты в надежде отыскать хоть что-то съедобное, чтобы утолить утренний голод.

Она сделала всего пару шагов по прохладному, полутемному коридору, как из-за ближайшего поворота на полной скорости вылетело что-то маленькое, пёстрое и стремительное, с развевающимися тёмными кудрями, и с размаху врезалось в неё, едва не сбив с ног.

— Ой!

Ангелина едва удержала равновесие, ухватившись за выступ стены, а юное создание отскочило, смущённо отряхивая своё короткое изумрудное платьице.

— Простите, простите! Я не заметила вас! — послышался звонкий, немного смущённый, но жизнерадостный голос.

Перед Ангелиной стояла, переминаясь с ноги на ногу, хрупкая девушка лет восемнадцати, с большими, как у лесной нимфы, карими глазами, россыпью веснушек по всему вздернутому носу и озорной, открытой улыбкой. Она с нескрываемым любопытством и интересом разглядывала Ангелину с ног до головы.

— Вы и есть та самая? Новая, загадочная жена моего брата Ричарда? — без всяких церемоний и фильтров выпалила она. — Я Рания, его младшая сестра. Я только что вернулась из пансиона! Меня наконец-то выпустили, ведь мне уже исполнилось восемнадцать! — она произнесла это с такой гордостью и облегчением, будто совершила великий подвиг и сбросила оковы. — А теперь меня ждёт ужасная, просто катастрофическая участь — официальная встреча с каким-то невероятно скучным и чопорным женихом, которого мне подобрали родители. Вы просто не представляете, как мне страшно и тоскливо от одной этой мысли!

Ангелина с неподдельным интересом изучала эту живую, непосредственную и стремительную, как ручеёк, девочку. После вчерашних интриг, напряжённых диалогов и скрытых угроз её бесхитростная, эмоциональная болтовня была как глоток свежего, чистого воздуха после удушливого дыма.

— Ужасная участь, говоришь? — мягко улыбнулась Ангелина, чувствуя, как её собственное настроение поднимается. — А давай обсудим эту трагедию за сытным завтраком? Я как раз искала, чем бы подкрепиться, чтобы набраться сил для новых свершений.

— Правда? Вы не против моего общества? — глаза Рании загорелись азартным огоньком. — Я знаю, где тут самая уютная и солнечная гостиная, куда никто не заглядывает в это время! Пойдёмте, я вам покажу!

Не дожидаясь ответа, она энергично схватила Ангелину за руку и потащила за собой по лабиринту коридоров, без умолку рассказывая о строгостях пансиона, о глупых правилах, о своих подругах и о своих сокровенных, романтических мечтах.

Вскоре они устроились в небольшой, действительно залитой солнцем гостиной с пастельными стенами и мягкими диванами, куда служанки, по щелчку пальцев Рании, тут же принесли серебряный поднос с тёплыми, хрустящими булочками с корицей, тарелкой свежих, сочных фруктов и дымящимся кувшином душистого травяного чая.

— Ну и как вам наш Ричард? — с жадным любопытством спросила Рания, с аппетитом откусывая большой кусок сливочной булки. — Он же такой… бука и тиран. Вечно всё по правилам, вечно хмурый и недовольный. Мама говорит, ему просто не хватает женской мягкости и тепла, но по-моему, он просто законченный зануда и сухарь.

Ангелина не могла сдержать широкой, понимающей улыбки.

— Знаешь, а я, пожалуй, с твоей мамой согласна, — сказала она, делая вид, что задумалась, и поправляя складки на своём простом платье. — Просто эту самую мягкость и человечность в нём нужно сначала отыскать, а потом уж разбудить. И иногда… для этого требуются самые неожиданные и нетривиальные методы.

— Ой, правда? Это звучит так интригующе! — Рания пододвинулась ближе, её глаза блестели от неподдельного интереса и азарта. — А вы не боитесь его? Все вокруг его вроде бы уважают, но на самом деле просто боятся до дрожи в коленках.

— Знаешь, милая, —