Взятая мною за ориентир церковь оказалась скрыта плотной чёрной стеной того самого мёртвого тумана. Он тяжело, как будто лениво колыхался, обещая поглотить безжалостно и безвозвратно, а перед ним…

На площади горел костёр. Он был совсем небольшим, разведённым не для того, чтобы обогреть, а как свидетельство покусившейся на это гиблое место жизни.

Рядом с этим костром сидел Монтейн. Его поза была странной для усталого путника или мертвеца, но естественной для колдуна, начертившего защитный круг.

Словно во сне я наблюдала за тем, как он поднимал руки в почти молитвенном жесте.

Чёрному Барону никогда и ни за что не пришло бы в голову бороться с такой сущностью молитвой.

Зато на призыв это походило до дрожи.

Он уже начал, и я бросилась вперёд, проклиная себя. Нужно было поискать его перед отъездом. Убедиться, что он в безопасности. Или мчаться сюда во весь опор, чтобы успеть перехватить его, отговорить, помешать.

— Уил!

Я хотела схватить его за плечо, прервать ритуал, пока не стало слишком поздно, но меня отбросило назад. Из горла вырвалось низкое и злое шипение, а живот обожгло, словно калёным железом.

Сила во мне взвилась, потребовала вцепиться в барона, разорвать его на куски, а от боли на глаза навернулись слёзы.

Я не могла пройти за начерченный им круг. То, что сидело во мне, не могло.

Монтейн обернулся, окинул меня пылающим взглядом.

— Отойди, Мелли.

Он тоже изменился. Вне всякого сомнения, остался собой, но теперь в нём как будто тоже поселилось и говорило нечто иное, более древнее и могущественное.

Это нечто не нравилось… Нет, не мне. Тому, что не просто поселилось во мне, а пустило корни.

Не помогло бы мне спрятаться за спиной Кернов.

Не помог бы придуманный Бруно откуп.

Именно здесь и сейчас я поняла это кристально ясно.

— Не смей, — я почти прошипела это, глядя барону в глаза.

Не пытаясь больше приблизиться к нему, чтобы оно не смогло дотянуться и ему навредить, я осталась стоять так близко, как могла, не испытывая при этом боли.

— Я запрещаю, ты слышишь⁈ Ты не сможешь с ним справиться!

Я хотела бы прокричать это так громко, чтобы он точно услышал, но выходи́л только придушенный яростный шёпот. Или же становящаяся с каждой минутой плотнее тьма продолжала поглощать звуки.

— Ну вот и проверим, — Вильгельм отвернулся от меня почти равнодушно.

Дьявольски умён и упрям, как скотина…

Мира в нём не ошиблась.

Не просто поняв, а глубоко прочувствовав, с кем имеет дело, увидев воочию, как крепко я увязла, он всё-таки решился сделать это сам.

«Что же я натворила?..», — дурацкий вопрос без ответа.

Если бы я только могла предположить, что подпишу ему приговор в ту минуту, когда насылала порчу на свою деревню ради встречи с ним…

— Уил, не надо, — я сама с трудом себя услышала. — Не надо, пожалуйста. Я разберусь. Он уже часть меня, мы договоримся. Я обещаю тебе, пожалуйста!..

Глупо было ожидать, что он послушает.

Решившись ради меня на то, на что не отважился ради своей Одетты, он не испытывал сомнений и не был намерен сворачивать с пути.

А, впрочем, разве я могла это сравнивать?

Окажись герцог Удо в действительности чудовищем, он бы не стал унижать растерянного и нищего барона. Он бы просто убил соперника, чтобы его жена и думать не могла о какой-то другой жизни.

Та девушка и та любовь не требовала от Вильгельма жертв, подобных тем, которые он готов был принести сегодня.

— Ты не понимаешь! Он тебя… Ааа! — я хотела попытаться ещё раз, если не отговорить его, то хотя бы не дать ему сосредоточиться и помешать.

Однако единственный лишний шаг снова стоил мне боли, от которой подкосились ноги.

Монтейн крепко держал свою защиту. Я не могла к нему приблизиться.

Но могла бы уйти.

Повернуться и убежать, броситься прочь из деревни и так же, как у входа в усыпальницу, звать на помощь, надеясь, что не окажется слишком поздно.

Да только эту драку не получится небрежно прекратить с помощью ведра ледяной воды.

Монтейн готов был встретиться с ним, и он пришёл.

Немея и прирастая к земле от ужаса, я наблюдала за тем, как тьма, закрывшая от нас церковь, стала ещё плотнее, а затем начала обретать очертания человеческого тела.

Он показался мне выше, чем был во сне, и более худым, чем предстал передо мной в лесу, когда я сбега́ла из деревни. Очертания его фигуры расплывались, словно принимая образ человека, он копировал, но не понимал формы, прилагал определённые усилия к тому, чтобы удерживать её.

Бояться его было уже поздно, и я просто прижала ладонь к губам, чтобы больше не кричать.

Вильгельм поднялся. Я видела, что его качнуло, когда он выпрямлялся — то ли нога затекла, то ли этот вызов обошёлся дороже, чем он рассчитывал.

— Сколько? — Монтейн не приветствовал его, не демонстрировал почтение, сразу задал единственный волнующий его вопрос.

Голова Чёрного человека склонилась к плечу, а потом я почувствовала на себе его прямой взгляд.

Сила во мне возликовала, почуяв своего настоящего хозяина, рванулась ему навстречу, но тут же примолкла.

Меня пробрал колючий обжигающий озноб.

Он по-прежнему был в чёрном плаще и широкополой шляпе, и мне нестерпимо, до новой волны ужаса захотелось узнать, что скрывается под этими полями.

Череп?

Лицо, на котором вместо глаз такие же чёрные глубокие провалы, как у его коней?

Или же такой же сгусток безликой тьмы.

— Она.

Его ответ стал таким же ожидаемым, как вопрос Вильгельма.

Голос определённо был, но при этом его как будто не существовало вовсе. Как если бы сама эта тьма, напитавшаяся моими криками, прошелестела в ответ.

Я бросила быстрый взгляд по сторонам, подумав вдруг о том, где Монтейн оставил Морока. Привязал у ставшего ненадолго нашим дома? Или прогнал прочь так же, как я прогнала Красавицу, не надеясь вернуться?

— Нет, — барон откликнулся спокойно.

В его голосе не было вызова, как не было и шанса на то, что он даст слабину.

Чёрный человек усмехнулся снисходительно и холодно. Я не могла этого видеть, но почувствовала по движению воздуха.

Туман расползался, стремясь подменить собой всё вокруг, и длинная, почти плоская фигура то терялась в нём, то проступала на его фоне поразительно отчётливо.

Он шагнул к Монтейну, — ко мне, — но остановился. Отступил.

Мне показалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, потому что это существо не могло приблизиться. В точности