— Бруно всегда знает, что делает. В отличие от меня.

«Даже когда спал с вашей женой, знал?», — я вовремя прикусила кончик языка, чтобы не доводить до конца даже саму эту мысль.

— Герцогиня Мирабелла сказала, что он будет честен.

Время суток располагало к особой, недопустимой в любой другой момент откровенности, возвращаться нам было ещё рано, и я постаралась дать самый невинный из возможных ответов.

Никто никогда не говорил, что Керны умеют читать мысли. Однако же Удо откинул голову, прислонясь виском к прохладному камню и разглядывая меня с каким-то новым интересом.

— Хочешь знать, как мне удалось его за это не убить?

Он угадал, о чём я старалась не думать, настолько точно, что мне захотелось провалиться сквозь землю.

— Простите. Я не это имела в виду.

К счастью, он не стал меня поправлять и предлагать обращаться к нему фамильярно на «ты». Только опять сменил позу, на этот раз вытянул ноги и пристроил спину удобнее.

— Я не думал, что он посмеет. Мира сразу ему понравилась, с первого взгляда. Но это даже для него было слишком. Так что сначала я просто охренел от такой наглости. А потом мне стало немного не до того.

Он развёл руками, будто извиняясь за то, что история получилась такой простой, и мы снова посмотрели друг на друга, а потом вдруг, не сговариваясь, засмеялись.

Сказались ли так сильно на речи младшего герцога годы бродяжничества, или он намеренно говорил именно так, чтобы мне было проще, но от того, как именно объяснил, у меня будто камень свалился с плеч. Да и этот общий смех вполголоса больше походил на веселье заговорщиков, чем на вынужденную полусветскую беседу.

Ветер подул сильнее, и растущая перед беседкой ива зашелестела листьями громче.

— Если подумать, — герцог Удо пристроил затылок на камне удобнее. — Твой обожаемый барон ведёт себя как лицемерная тварь.

Я вздрогнула, а он, будто не заметив этого, продолжил:

— Он явился сюда, приведя за собой противника, с которым не может справиться. И пытается сыграть на роли жертвы. Он знал, что я ещё могу, а Бруно точно ему не откажет. Даже если бы он не попросил, а потребовал.

Герцог облизнул губы и вдруг посмотрел на меня. Неожиданно, чтобы успеть перехватить взгляд.

— Он в худшие времена такого не вытворял. Крепко ты запала ему в душу.

Он говорил так медленно, словно был пьян или мысли его витали где-то очень далеко.

— Зачем вы так с ним поступили? — об этом спросить я всё-таки решилась, и, опасаясь, что Керн сделает вид, будто не понял, пояснила. — Тогда.

Удо равнодушно пожал плечами, но глаза не отвёл.

— Потому что он был жалок. Коль скоро человек пришёл просить, пусть просит как следует. Он этого заслуживал.

Это были жестокие слова.

Я продолжала смотреть на него, но не могла возразить, потому что он… был прав.

Случись подобное с ним и Ханной, чудовище, за которое её отдавали силой, он бы просто убил. А потом бежал с ней на край света, и ей никогда не пришло бы в голову пожаловаться на огрубевшие руки или необходимость полоть огород.

— Я…

Удо переложил руки так резко, что я вздрогнула снова.

— Идёмте спать, мадам Мелания. Скоро пора будет подниматься.

Он встал и протянул мне ладонь, предлагая на неё опереться, и я не преминула этим воспользоваться.

— А как же?..

Произнести такое вслух было немыслимо, и я просто кивнула в сторону замка.

Герцог ослепительно улыбнулся и тряхнул головой.

— Покажу тебе другой вход.

Глава 27

Вернувшись в спальню, я несколько минут просто стояла и смотрела на спящего Монтейна, а потом тихо разделась и легла рядом, прижалась к его боку и прикрыла глаза.

С герцогом Удо мы простились у лестницы. Вернее, он просто пожелал мне хорошего отдыха, коротко поклонился и ушёл, не дожидаясь ответа. Я же отправилась знакомой дорогой, сгорая от нетерпения поскорее оказаться рядом со своим бароном.

Разговор в беседке одновременно взволновал и успокоил меня.

То, что сказал о нём младший Керн…

«Крепко ты запала ему в душу».

Это так перекликнулось с приглашением Вильгельма, что мне хотелось обнять его крепко-крепко. Как будто на прощание.

Старательно отгоняя от себя эту мысль, я вдохнула запах его кожи и рассеянно, полусонно улыбнулась.

Он пригласил меня не просто в свой дом, а в свою жизнь. И я очень хотела воспользоваться этой возможностью, оказаться с ним наедине, в спокойствии, — «и без одежды», — насладиться каждой минутой.

Если герцог Бруно сможет сдержать своё слово, так оно и случится, а потом… А потом будь что будет.

Именно сейчас, когда в небе только начинали рождаться первые солнечные лучи, я понимала, что у любой мечты всегда есть шанс остаться всего лишь мечтой. Монтейн же был настоящим, именно он показал мне, что значит по-настоящему жить. Что значит идти вперёд и делать то, что считаешь правильным, несмотря ни на что. С ним я узнала, каково это, когда сердце сжимается в предвкушении встречи, и насколько невыносимой может быть мысль о том, что тот, кого ты хочешь видеть, не ждёт этого так же. Должно быть, именно это чувство люди и назвали странным словом «любовь», и если так… Возможность провести немного времени рядом с ним стоила всего на свете.

Я уснула с этой мыслью, прижимаясь к его тёплому со сна плечу, а потом…

Потом я оказалась на пустой площади в мёртвой деревне, где мы провели несколько дней.

Воздух был густым и тёмным. Вернее, его не было вовсе — его место занял плотный чёрный туман, тот самый, что пугал меня и туманил сны и мысли.

Я стояла среди этого тумана, и кожа делалась от его прикосновения холодной, как у покойницы.

Конечно же, я всё ещё была жива — биение моего собственного сердца оглушительно отдавалось в висках, а пульсация в затылке грозила и вовсе проломить кость.

В глухой безнадёжной тишине это было так громко.

И никто, и ничто не могло через эту тишину пробиться.

Мой барон и оба способных помочь мне герцога остались где-то там, за этой пеленой, и не было ни света, ни звуков, ни запахов. Даже дуновение ветра сюда не доносилось.

Не зная, как стану выбираться, но, помня, что обязана это сделать, я шагнула вперёд.

Страх…

Он, конечно