— Укрепим после, — отвечал другой. — Сейчас главное до Сердца Горы добраться. Остальное потом.

— Если будет «потом», — мрачно добавил третий.

Брокен что-то рявкнул на гномьем, и разговоры стихли. Только стук сапог по камню, тяжелое дыхание и иногда тихий звон, когда чье-то снаряжение задевало стену.

Время под землей текло иначе. Наверху его можно было отмерять по солнцу, по теням, по звукам: колокольному звону, крикам торговцев на рынке, пению птиц. Здесь не было ничего. Только тьма, нарушаемая узкими конусами света от фонарей. Только однообразный стук шагов. Только собственное дыхание, которое казалось слишком громким в этой абсолютной тишине.

Я пыталась считать ступени, чтобы как-то зацепиться за реальность. Сто. Двести. Триста. Но сбивалась, теряла счет и начинала заново. Бессмысленное занятие, но оно помогало не думать о том, сколько тонн камня навалилось над нашими головами. О том, что единственный путь наружу лестница позади, которая становилась все более далекой с каждым шагом.

Ноги начали ныть. Сначала просто усталость в икрах — спуск по крутой лестнице давался тяжелее, чем я думала. Потом к ней добавилась боль в коленях, резкая и неприятная при каждом сгибании. Спина тоже напомнила о себе — сверток с Сердцем Голема, хоть и не был особо тяжелым, оттягивал плечи назад, заставляя держать непривычную позу.

Я сжала зубы и продолжала идти. Жаловаться было некому и незачем. Гномы спускались с той же неумолимостью, с какой камень катится с горы. Маги впереди тоже не издавали ни звука, хотя я видела, как молодой огневик периодически прислонялся к стене, хватая ртом воздух.

Сколько прошло времени? Час? Два? Казалось, целая вечность. Мышцы горели, в глазах плыло от постоянного напряжения, пытающегося разглядеть следующую ступень в пляшущем свете фонаря. Дыхание участилось, стало поверхностным — воздух здесь был беднее кислородом, чем на поверхности.

Когда Брокен, наконец, остановился и поднял руку, сигнализируя привал, я чуть не упала от облегчения.

— Десять минут, — объявил он. — Пейте, ешьте. Дальше будет только хуже.

Мы оказались в небольшом расширении тоннеля — не то чтобы зал, скорее просто место, где стены отступали чуть дальше друг от друга. Достаточно, чтобы вся группа могла сесть, не толкая друг друга локтями.

Я опустилась на холодный каменный пол, прислонившись спиной к стене, и только тогда почувствовала, насколько вымоталась. Руки дрожали, когда я отстегивала флягу. Первый глоток воды показался нектаром богов — холодной, чистой, смывающей пыль с пересохшего горла.

Сорен устроился рядом со мной. Я заметила, что он выбрал место так, чтобы оказаться между мной и потоком холодного воздуха, тянущего из глубины тоннеля. Небольшой жест заботы, который в обычной ситуации я бы, возможно, не оценила. Но здесь, в этой каменной утробе, где каждое проявление человечности было на вес золота, я была благодарна.

— Как ты? — спросил он тихо, доставая из своего мешочка вяленое мясо.

— Устала, — честно ответила я, разворачивая собственный паек. Плоская лепешка из какой-то грубой муки и кусок мяса, настолько высушенный, что больше напоминал дерево. Но когда я откусила, вкус оказался неожиданно приятным — соленым, с привкусом дыма и каких-то трав. — Не думала, что спуск будет таким тяжелым.

— Первый раз всегда сложнее, — Сорен жевал методично, экономя силы. — Организм не привык к разреженному воздуху, к постоянному напряжению ног, к темноте. Во второй раз будет легче.

— Надеюсь, второго раза не будет, — пробормотала я.

Он усмехнулся, и в неверном свете фонарей его лицо на мгновение показалось почти юным.

— Справедливо.

Мы ели молча несколько минут. Вокруг слышались тихие разговоры — гномы между собой, маги перешептывались о чем-то. Но мы с Сореном просто сидели, восстанавливая силы, наслаждаясь этими краткими минутами покоя.

— Тебе не холодно? — спросил он, когда я допила воду и закрутила флягу.

Я покачала головой, хотя на самом деле прохлада начинала пробираться сквозь кожаный нагрудник. Но признаваться в этом казалось слабостью.

Сорен не поверил. Молча снял свой плащ и накинул мне на плечи. Ткань была теплой от его тела, и я невольно уткнулась в нее глубже.

— Спасибо, — пробормотала я.

— Не за что, — он вернулся к своей еде. — В подземельях главное — не дать телу остыть. Потеря тепла быстро приводит к потере концентрации. А здесь это может стоить жизни.

Практичное объяснение, лишенное всякой сентиментальности. Но все равно приятное.

Неподалеку Торгейр рассказывал что-то остальным гномам, и его голос был негромким, почти убаюкивающим — голос опытного сказителя.

— … и тогда старый Громмур сказал молодому подмастерью: «Камень — это не просто камень. Это история, застывшая во времени. Каждый слой отдельная песня. Задача гнома — услышать эту песню, прежде чем ударить киркой. Иначе камень обидится и рухнет тебе на голову».

Тихий смех. Даже в такой ситуации гномы находили время для историй, для передачи знаний следующему поколению.

— И что ответил подмастерье? — спросил один из младших.

— Ответил: «А если камень поет фальшиво?» — Торгейр выдержал паузу. — Громмур задумался, а потом сказал: «Тогда либо у тебя плохой слух, либо тебе пора печь пироги».

Еще смех, на этот раз чуть громче. Я поймала себя на том, что улыбаюсь. В этом подземном царстве страха и тьмы эти простые истории были светом, таким же необходимым, как огонь в фонарях.

— Передохнули, — Брокен поднялся, тяжело опираясь на каменный выступ. — Дальше идем. И помните ниже своды нестабильны. Меньше шума, больше внимания.

Привал оказался слишком коротким. Я только начала чувствовать, как жизнь возвращается в затекшие ноги, только начала дышать ровнее, как уже нужно было вставать и продолжать спуск.

Но никто не жаловался. Все понимали, что каждая минута промедления — это минута, которой может не хватить тем, кто внизу. Семья Брокена. Другие гномы, погребенные под завалами. Вода, медленно, но неумолимо поднимающаяся по тоннелям.

Я поднялась, вернула Сорену его плащ (он молча кивнул и снова накинул на плечи), проверила крепление свертка с Сердцем на спине и заняла свое место в колонне.

Спуск продолжился.

Стены изменились. Раньше они были относительно гладкими, обработанными инструментами. Теперь же камень стал более грубым, диким. Острые выступы цеплялись за одежду. Трещины зияли в неожиданных местах. Иногда приходилось протискиваться боком через особо узкие участки, и