“Он что? Приказывает мне молчать?” — пронеслось в голове среди лихорадочных мыслей.

Затем, с грацией хищника, он медленно провёл пальцем, словно ведя им по своим губам, от одного уголка рта к другому. Это движение было наполнено чувственностью, оно казалось интимным, почти личным. Жест был безмолвным, но он говорил громче любых слов.

Я ловила его взгляд и чувствовала, как пульс под кожей становится громче, чем любые слова.

В этом жесте не было угрозы. В нем было что-то похожее на… обещание, что моё имя уже на его губах. Обещание, что он пробовал его на вкус, и этот вкус навсегда останется с ним.

При этом убийца не проронил ни слова.

Но я почувствовала, словно он коснулся не своих губ, а моих. Резкий выдох и оцепенение.

Черная перчатка указала на меня, а потом он прижал руку к своей груди, оторвал ее и снова прижал.

Он заявил права на меня. “Ты — моя”, — шептал мне этот жест. Права, которые я чувствовала каждой клеточкой своего тела.

Снег хрустнул под ботинком, нарушая тишину.

Этот звук был единственным в этом мире, который существовал сейчас. Мир сузился до нас двоих: меня — в разорванном платье, с кровью, которая ещё не успела застыть на губе, и его — в тени, с холодным лезвием ножа в руке и моим именем.

Разум замедлился, а сердце ускорилось, будто пыталось компенсировать недостаток мыслей.

Я понимала, что моя жизнь ничего не стоит. Что он может разрушить ее движением руки. Но вместо того, чтобы отнять ее, убийца развернулся и направился прочь плавной походкой хищника. Ветер поднял его плащ, и я смотрела на его походку. Широкие плечи не двигались, но двигались его узкие бедра.

Я же осталась стоять на месте, как вкопанная, надеясь, что холодный воздух, врывающийся в мои лёгкие, вернёт мне прежнее самообладание.

Убийца исчез в тени, но его присутствие осталось в дрожи в коленях, в том, как мои пальцы сами сжали юбку, будто пытаясь победить панику и страх.

Я провела языком по разбитой губе, где ещё не засохла кровь.

И вдруг поняла: вкус крови теперь смешался с внутренней дрожью, которая все еще не унималась после его жеста.

Глава 8

Я вернулась в свою комнату — не потому что хотела, а потому что других стен у меня не осталось.

Старинное зеркало в золотой раме встретило меня как старый судья. Я подошла ближе, посмотрела на свое отражение.

Потом осторожно, словно боясь потревожить боль, дотронулась до разбитой губы. Кровь уже засохла, оставив тонкую коричневатую черту. Лицо было бледное, под глазами залегли темные тени. Но в самих глазах появился какой-то огонь.

Я смотрела на своё отражение и не узнавала ту, что дрожала в кресле всего несколько часов назад.

— Боже мой… — я сглотнула. — Поверить не могу…

Я прижала руку к губам, скрывая собственный шепот.

— Он это сделал ради меня.

Мысль, простая и ужасающая, вызвала у моего тела такую реакцию, что я сама себя испугалась.

Боже мой. Что со мной происходит? Я прижала руки к щекам и несколько раз сильно тряхнула головой, чтобы прогнать из головы странные мысли.

Я восхищалась.

Восхищалась мрачной элегантностью убийства.

Восхищалась тем, как он уложил Лизетту — не как труп, а как дар.

Восхищалась его фигурой. Красивая мужская фигура в таинственной маске и в плаще с капюшоном все еще стояла перед моими глазами.

Сердце забилось быстрее, когда я вспомнила поворот головы. Вспомнила его жест.

Но разум, этот назойливый страж порядка, шептал мне в ухо:

— Он — убийца. Он убил девушку. А ты… Ты этим восхищаешься? Ты больна, мать! Тебе срочно нужен орнитолог-астроном. У тебя кукушка по звезде пошла.

Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

— Правильно. Он убийца. Правильно. Это опасно. Правильно… Я не должна восхищаться им.

Но тут — мысль, которая, словно яд, отравляла меня изнутри: «Как красиво. Как справедливо».

Мне вдруг стало стыдно за собственные мысли. И я попыталась прогнать их из головы, тряся ею что есть силы.

Но я не могла. Наоборот. Чем больше я пыталась, тем настойчивей странные и страшные мысли лезли мне в голову.

Это делает меня такой же чудовищной, как он?

Или… впервые — настоящей?

Я сделала несколько глубоких вдохов, словно пытаюсь внутри себя найти невидимую точку опоры.

Но стоило мне закрыть глаза — и передо мной снова возникла замерзшая в снегу Лизетта. Руки на груди, как у спящей. Кровь — тёмной розой вокруг. И те серьги, мои любимые, лежавшие рядом, будто её уши больше не заслуживали их блеска.

А потом — он. Высокий, опасный, в маске. Словно оживший ночной кошмар. С ножом, с которого капала кровь, и льдистыми глазами, в которых я прочитала желание.

Мои мышцы напряглись. Дыхание перехватило. Я не позволила себе даже думать о таком!

— Нет, — прошептала я, отворачиваясь от зеркала, словно мое отражение пугало меня. — Нет, нет, нет…

В дверь постучали — не стук, а касание, будто кто-то боялся нарушить мою тишину.

— Войдите, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри всё дрожало.

Вошёл мистер Холлингс — тот же уставший, с глазами, полными невысказанных слов. В руках — поднос с завтраком. Чай, тосты, яйцо всмятку. На тарелке — даже красивые кубики масла, как в старые добрые времена, когда я была хозяйкой.

— Благодарю, — сказала я, кивнув.

Дворецкий поставил поднос, не глядя мне в глаза, но перед уходом замер и тихо произнёс: